РОССИЙСКО-АРМЯНСКИЙ (СЛАВЯНСКИЙ) ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ЮРИДИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

КАФЕДРА МЕЖДУНАРОДНОГО И ЕВРОПЕЙСКОГО ПРАВА

«ВООРУЖЕННЫЙ КОНФЛИКТ НЕМЕЖДУНАРОДНОГО ХАРАКТЕРА»

ЕРЕВАН 2004

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение……………………………………………………………………… 2

Глава 1. Защита жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера

Глава 2. Чрезвычайное положение и права человека

Глава 3. Уголовная ответственность за нарушение норм международного гуманитарного права

ВВЕДЕНИЕ

По подсчетам институтов, занимающихся вопросами военной истории, со времени окончания Второй мировой войны было только 26 дней абсолютного мира. По другим критериям мирное время составило всего лишь 3 дня в году [1] . Причем характер конфликтов претерпел изменения. Сейчас они являются преимущественно гражданскими (т.е. между группами населения). Речь идет прежде всего о тех группах, которые формируются главным образом по признакам этнической принадлежности, расы, религии или культуры. Одной из наиболее деликатных проблем в этом контексте является вопрос о национальных меньшинствах. И действительно, сегодня во всем мире насчитывается почти 190 государств, и 186 из них являются членами Организации Объединенных Наций, тогда как идентифицируемых меньшинств насчитывается свыше 5 тысяч [2] .

Многие сегодня осознают, что необходимо не просто декларирование или навязывание культуры мира. Ее, к сожалению, невозможно объявить декретом. Для того чтобы она стала реальностью, культура мира должна сделаться нормой жизни, народной традицией, политическим императивом.

Утверждение о том, что человек, его права и свободы являются высшей ценностью, становится наиболее спорным в ситуации вооруженного конфликта. К сожалению, государству не всегда удается соблюдать взятую на себя обязанность обеспечивать защиту прав и свобод человека. В периоды чрезвычайных обстоятельств и вооруженных конфликтов слишком часто лица, принадлежащие к гражданскому населению, являются жертвами бесчеловечных актов и в результате этого испытывают тяжелые страдания.

Глубокая озабоченность мирового сообщества по этому поводу вылилась в принятие ряда деклараций и резолюций Генеральной ассамблеей ООН. Но самым значительным шагом стало создание комплекса норм, регулирующих вооруженные конфликты немеждународного характера, ставшими впоследствии императивными. Обычные правила, регулирующие внутренние конфликты, включают в себя: защиту гражданского населения от военных действий, в особенности от нападений неизбирательного характера, защиту гражданских объектов, особенно культурных ценностей, защиту всех тех, кто не (или больше не) принимает активного участия в боевых действиях, а также запрещение всех средств ведения войны, запрещенных в международных вооруженных конфликтах, и запрещение некоторых методов ведения военных действий.

Данная проблема привлекала к себе внимание многих исследователей, но наиболее значимы в свете рассматриваемой тематики работы Блищенко И.П. [3] , Гассера Х.-П. [4] , Фуркало В.В. [5]

В данной работе будет сделана попытка проанализировать имеющуюся сегодня правовую базу, регулирующую вооруженный конфликт немеждународного характера, с точки зрения ее применимости и эффективности, в частности, в условиях конфликта в Чечне. Будет рассмотрена позиция РФ и РА в отношении выполнения взятых на себя международных обязательств по обеспечению защиты прав и свобод человека, в том числе внесению изменений в уголовное законодательство, закрепляющих наказание за серьезные нарушения норм международного гуманитарного права во время ведения военных действий в условиях внутригосударственного вооруженного противоборства, а также обязательства по доведению до сведения всех сторон положений соответствующих документов в целях выполнения минимума гарантий, предоставляемых жертвам такого конфликта. Отдельное внимание будет уделено исследованию полномочий Международного уголовного суда в рамках изучаемой темы, а также вопросу необходимости ратификации Статута в целях наибольшей обеспеченности гарантий жертвам внутреннего вооруженного конфликта, предусматриваемых международными договорами, как бы они ни назывались.

· выявить недостатки и преимущества существующей нормативно-правовой базы по защите жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера (Женевские конвенции 1949г. (ст.3), Дополнительный Протокол II к ним 1977г., а также иные международно-правовые документы, предоставляющие те или иные гарантии защиты прав человека в рассматриваемых условиях);

· проанализировать внутригосударственное право РФ и РА в части, касающейся наказания лиц, виновных в серьезных нарушениях международного права в условиях внутреннего вооруженного конфликта;

· анализ и обобщение имеющихся на сегодняшний день документов и иных материалов, регламентирующих правовой статус лиц, так или иначе вовлеченных в вооруженный конфликт, не носящий международный характер;

· изучение трудов ученых, посвященных вопросам защиты жертв рассматриваемых конфликтов, в частности, пленных;

· выявление пробелов (недостатков) в законодательстве РФ и разработка предложений по распространению информированности максимально большого круга лиц с содержанием международных документов о защите жертв таких конфликтов

Эмпирическую базу работы составят международные документы, так или иначе регулирующие вооруженный конфликт, не носящий международный характер, а также материалы, выработанные в ходе работы международных судов:

ГЛАВА 1. ЗАЩИТА ЖЕРТВ ВООРУЖЕННЫХ КОНФЛИКТОВ НЕМЕЖДУНАРОДНОГО ХАРАКТЕРА

§1. Женевские конвенции 1949г. и вооруженный конфликт, не носящий международный характер

Право – это всегда рискованная попытка подчинить

Как показывает практика, самым сложным вопросом является выявление воли народа или нации. Эта воля может выявляться как мирным путем, так и в процессе вооруженной борьбы, причем никаких общих правовых рецептов здесь подобрать невозможно. Даже классический способ выявления воли народа мирным путем – проведение референдума – не всегда может считаться обеспечивающим полную свободу волеизъявления. К сожалению, все чаще мы сталкиваемся с иным способом выявления воли: вооруженным конфликтом в пределах одного государства. Наиболее сложным в такой ситуации является обеспечение взятых на себя государством обязательств по признанию и обеспечению защиты прав человека.

Часто в случае, когда конфликт переходит в стадию вооруженного столкновения, ни одна из воюющих сторон не в состоянии внутренними правовыми средствами обеспечить выполнение соглашений между ними. На практике не редка ситуация, когда повстанческая сторона не признает ряд (в лучшем случае) правовых норм, принятых или признаваемых другой стороной, и пытается действовать самостоятельно. Тогда чье же право должно регулировать отношения между воюющими сторонами, каждая из которых не признает право другой и не подчиняется ему? Или же стороны вправе руководствоваться принципом, выраженным еще Цицероном в его работе «О законах»: «Великие бедствия нуждаются в великих средствах» [7] ? И могут ли, и если да, то каким образом, нормы международного права регулировать отношения между воюющими? Именно для того, чтобы отношения сторон не оказались бы вне сферы какого-либо правового регулирования, и был принят комплекс международных гуманитарных норм, в котором от сторон в немеждународном вооруженном конфликте требуется соблюдение определенного минимума гуманитарных гарантий. Суть положений этого комплекса можно коротко сформулировать следующим образом: «Действуй так, чтобы последствия твоего действия согласовывались с непрерывностью человеческой жизни» [8] . Предполагается, что добровольное следование этому императиву соответствует собственному интересу всех участников сообщества.

Основная роль норм международного гуманитарного права в случае начала военных действий – максимальная гуманизация конфликта. Но в зависимостиотхарактеравооруженногоконфликта - международногоиливнутреннего - применяютсяразличныенормымеждународногогуманитарногоправа. Помнениюавторовработнаэтутему, такоеразличие «произвольное» [9] , «нежелательное» [10] , которое «трудно обосновать» [11] и которое «сводит на нетгуманитарную цель права войны в большинстве случаев, в которых сейчаспроисходят войны» [12] . Это не новая точка зрения. В 1948 г. МеждународныйКомитет Красного Креста (далее МККК) представил доклад, где рекомендовалприменятьвполномобъемемеждународноегуманитарноеправовсоответствиисЖеневскимиконвенциями «вовсехслучаяхвооруженных конфликтов, которыененосятмеждународногохарактера, особенновслучаяхгражданскойвойны, колониальных конфликтов или религиозных войн, которые могутпроисходитьнатерриторииоднойилинесколькихВысокихДоговаривающихсяСторон» [13] . Данная позиция была обусловлена желанием предоставить наибольшую защищенность лицам, не принимающим непосредственного участия в военных действиях. Как видно из содержания Женевских конвенций 1949г., эти инициативы не были поддержаны.

Процесс осознания того факта, что война есть война, где бы она не происходила, и что внутренние вооруженные конфликты несут такие же (если не большие) страдания людям, в частности местному гражданскому населению, был достаточно тернистым и длительным. Основной аргумент противников создания комплекса норм, относящихся к внутренним вооруженным конфликтам, был таков: распространение сферы действия международного права на конфликты внутреннего характера будет способствовать легализации всех форм повстанческой деятельности, бунтов, анархии, распада государств. Однако, растущее число жертв таких конфликтов, масштабы вызываемых ими разрушительных последствий, а также признание необходимости защиты и уважения прав и свобод человека при любых обстоятельствах дало толчок к началу кодификации норм, касающихся вооруженных конфликтов. Поэтому с исторической точки зрения вполне логично, что всего лишь через год после провозглашения в 1948 г. Организацией Объединенных Наций Всеобщей Декларации прав человека были приняты нормы гуманитарного права, относящиеся к конфликтам, происходящим в том числе и внутри государства. Итак, первой международной попыткой кодификации норм, регулирующих хотя бы в какой-то степени вооруженный конфликт немеждународного характера, стало принятие общей для всех Женевских конвенций 1949г. ст.3, которая представляла собой «конвенцию в миниатюре». Уже по числу регулируемых ею объектов и объему предоставляемых гарантий можно судить о большом нежелании государств позволить вмешиваться в свои «внутренние дела». Государствам-участникам долго не удавалось прийти к консенсусу. Сторонники традиционного толкования международного права подчеркивали незыблемость государственного суверенитета; другие настаивали на нравственном императиве, предписывающем принимать решительные меры в случае грубого нарушения прав человека.

К примеру, советский проект ст.3 Женевских конвенций 1949г. предусматривал, что: «должны соблюдаться все положения конвенций, которые гарантируют:

· Гуманное обращение с гражданским населением;

· Запрещение на территории, оккупированной вооруженными силами той или иной стороны, репрессалий против гражданского населения; взятие заложников; уничтожение или повреждение имущества, которое не оправдывается военной необходимостью;

· Запрещение дискриминационного обращения с гражданским населением по причинам расы, цвета кожи, религии, пола, происхождения или имущественного положения».

Франция предложила в вооруженных конфликтах немеждународного характера применять положения преамбулы IV Женевской Конвенции 1949г. в интересах обеспечения защиты гражданского населения.

Формулировка, нашедшая закрепление в вышеназванных конвенциях, - компромиссный вариант. Текст ст.3 настолько выхолощен, что по ней не было сделано даже ни одной оговорки. Но сам факт закрепления пусть даже минимума норм стал революционным. Причем обеспеченность предоставляемых ст.3 гарантий должна была стать тем сильнее, что каждая из сторон-участниц Конвенции независимо от того, является ли она стороной в конфликте или третьей стороной, приобретала право требовать выполнения минимума гарантий, предусмотренных ст.3, любым участником конвенции, оказавшимся стороной во внутреннем вооруженном конфликте: «Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются при любых обстоятельствах соблюдать и заставлять соблюдать (выделено нами – А.М.) настоящую Конвенцию». Закрепление данного положения можно назвать глобальной общностью ответственности. Отметим, что положения ст.3 стали jus cogens, т.е. императивными нормами международного права.

Ст.3 лишь косвенно обозначает сферу своего применения. Проблематичный вопрос определения внутреннего вооруженного конфликта удалось обойти путем определения от обратного, сделавшего общую ст. 3 применимой в период «вооруженных конфликтов, не носящих международного характера», даже если «одно из самых бесспорных высказываний в отношении слов «не носящих международного характера», заключается в том, что никто не может с уверенностью сказать, что именно они должны были выражать» [14] . Хотя это, безусловно, обязательный документ, тем не менее, нормативное его содержание ограничено: в нем содержится лишь несколько правил, относящихся к защите и гарантированию гуманного обращения лицам, не принимающим участия в военных действиях, а также защите раненых и больных от непосредственных последствий военных действий. Кроме того, те немногие принципы, которые перечислены в ней, применимы лишь тогда, когда интенсивность военных действий достигает уровня «длительного вооруженного столкновения между правительственными властями и организованными вооруженными группами или между такими вооруженными группами» [15] .

Принципиальным является тот факт, что принятие данных положений не означает какой бы то ни было легитимизации распада государства или же поощрения таких конфликтов. Не зря ст.3 заканчивается утверждением о том, что применение соответствующих положений не будет затрагивать юридического статуса находящихся в конфликте сторон. Упомянем, что в Проекте ст.2 Конвенции о защите жертв войны 1949г. употреблялась несколько иная формулировка: «Применение принципов этой Конвенции будет обязательным в отношении любой участвующей в конфликте стороны, независимо от юридического статуса сторон в конфликте» [16] .

Закреплением минимума требований процесс не ограничился. Ведь ст.3 даже не дала ответа на вопрос, какую ситуацию внутри государства можно считать вооруженным конфликтом немеждународного характера. Введение этого определения стало необходимым, как сказано в официальном Комментарии к Дополнительному Протоколу II, чтобы сделать защиту жертв вооруженных конфликтов независимой от произвольных толкований или оценок властей, исключив для них возможность отрицать наличие вооруженного конфликта, а следовательно, игнорировать обязательство соблюдать нормы гуманитарного права.

§2. Дополнительный протокол II к Женевским конвенциям 1977г. и гарантии защиты жертв немеждународных вооруженных конфликтов

требованиями международного гуманитарного

не сдерживаемая никакими ограничениями [17] .

Так как Женевские конвенции от 12 августа 1949 г. изначально предназначались для регулирования отношений, возникающих в условиях вооруженных конфликтов или войн (эти понятия в рассматриваемый период относились лишь к вооруженному противостоянию между двумя и более государствами), то подавляющее большинство их положений относились к международным вооруженным конфликтам, и соответственно, объем гарантий жертвам этих конфликтов значительно превосходил таковой у жертв внутренних вооруженных конфликтов.

Учитывая это (наряду с другими обстоятельствами), Генеральная Ассамблея ООН в 1968 г. приняла резолюцию 2444, в которой призвала участников международного сообщества применять основные гуманные принципы во всех вооруженных конфликтах и просила Генерального Секретаря ООН совместно с МККК изучить необходимость в принятии дополнительных международных конвенций или других соответствующих правовых документов в целях обеспечения лучшей защиты гражданских лиц и комбатантов во всех вооруженных конфликтах. Вообще в период с 1963 по 1974 годы международное сообщество в лице Генеральной Ассамблеи ООН не раз обращалось к теме закрепления правовых гарантий для жертв вооруженных конфликтов посредством принятия резолюций 2444 (XXIII) от 19 декабря 1968 года, 2597 (XXIV) от 16 декабря 1969 года, 2674 (XXV), 2675 (XXV) от 9 декабря 1970. В частности, в последней резолюции - «Основные принципы защиты гражданского населения в период вооруженных конфликтов» - указывалась необходимость обеспечения защиты прав человека в вооруженных конфликтах любого вида и подчеркивалось: «Основные права человека в том виде, как они признаны в международных документах, продолжают полностью применяться в ситуациях вооруженного конфликта независимо от его правовой природы». Авторы Резолюции отмечали, что «при ведении военных операций должны прилагаться все усилия к тому, чтобы оградить гражданское население от разрушительных действий войны, и должны приниматься все необходимые меры предосторожности для того, чтобы избежать физических страданий, гибели гражданского населения или наносимого ему ущерба».

Причем, если вышеназванные резолюции относились ко всем жертвам вооруженных конфликтов, то в Резолюции 1515 (XLVIII) Экономического и Социального Совета от 28 мая 1970 года содержалась просьба к Генеральной Ассамблее рассмотреть возможность составления проекта декларации о защите женщин и детей в чрезвычайных обстоятельствах и во время войны, которая и была принята в 1974г. Такое повышенное внимание к этой части гражданского населения объяснялось просто. Именно они в периоды чрезвычайных обстоятельств и вооруженных конфликтов слишком часто являлись и по сей день являются жертвами бесчеловечных актов и в результате этого испытывают тяжелые страдания. В декларации еще раз подтверждались незыблемыми положения Всеобщей декларации прав человека 1948г., Международного пакта о гражданских и политических правах 1966г., Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах 1966г. или других актов международного права в отношении женщин и детей, оказавшимися в зоне ведения военных действий или же на оккупированной территории. В декларации прямо признавались преступными «все формы репрессий и жестокого и бесчеловечного обращения с женщинами и детьми, включая заключение в тюрьмы, пытки, расстрелы, массовые аресты, коллективные наказания, разрушение жилищ и насильственное изгнание с мест жительства, совершаемые воюющими сторонами в ходе военных операций или на оккупированных территориях» [18] .

Но одной из основных сложностей являлась выработка более конкретного определения внутреннего вооруженного конфликта. Для этого была создана Рабочая группа конференции правительственных экспертов, которая в 1971г. сделала очередную попытку обеспечитьприменение международного гуманитарного права в полном объеме в случаегражданскойвойнысвмешательствоминостранныхвойск, представивпроект нового положения [19] . ВследующемгодуМКККвнеспотомужевопросуещеболееинтересноепредложение [20] . Наконец, в1978 г. делегация норвежскихэкспертовнатойжеконференциипредложилаотказаться от разделения вооруженных конфликтов на две категории иприменять единое право для всех видов вооруженных конфликтов, но опятьбезуспешно [21] . Как ни странно, призывы к применению международногогуманитарного права как единой совокупности норм с тех пор прекратились, хотя «различные выражения неудовлетворенности разделением намеждународныеивнутренниевооруженныеконфликты» всеещесохраняются [22] .

На той же конференции было предложено следующее определение вооруженного конфликта немеждународного характера: если организованные вооруженные силы осуществляют военные действия против властей, а власти применяют свои вооруженные силы против таких лиц или если организованные вооруженные силы осуществляют военные действия против организованных вооруженных сил независимо от того, применяют ли власти свои вооруженные силы в целях восстановления порядка. Отметим, что некоторые эксперты предлагали дополнить определение такими критериями, как:

1. оккупация части территории государства вооруженными силами, осуществляющими военные действия против властей;

2. соблюдение такими вооруженными силами военной дисциплины;

3. достижение военными действиями такого уровня, когда применение протокола определялось бы гуманной необходимостью.

На основании выше перечисленных резолюций и декларации Международный Комитет Красного Креста подготовил проект двух протоколов, которые были приняты в 1977 г. под названием «Дополнительные протоколы к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г.», один из которых - Протокол II, посвящен непосредственно защите жертв вооруженных конфликтов, не носящих международного характера [23] . Несмотря на то, что подавляющее большинство норм международного гуманитарного права опять-таки предназначалось для урегулирования общественных отношений в условиях вооруженных столкновений между государствами, впервые в истории международного права оказался зафиксированным expresis verbis определенный минимум правовых гарантий для участников вооруженных конфликтов, не носящих международного характера. Принятие этого Протокола стало логическим завершением почти 30-летней работы.

Протокол II подлежит применению автоматически. Содержащиеся в нем нормы о защите жертв войны и ограничении применения таких средств и методов военных действий, которые причиняют чрезмерные страдания мирным жителям и обрекают их на гибель, не подлежат приостановлению. Защитные нормы должны соблюдаться при любых обстоятельствах обеими сторонами вооруженного конфликта. Эти обязательства носят абсолютный, а не взаимный характер: никакое отступление от них недопустимо. «Законы войны консенсуальны. Единственное средство принуждения – моральная сила международного осуждения и угроза адекватного отношения – это единственный ограничитель, заключающийся в том, что противники обычно равны в своей уязвимости» [24] . С принятием этого Протокола уже нельзя было говорить, что у повстанческой стороны нет ответственности за безопасность гражданского населения, и вследствие этого она менее уязвима с точки зрения «международно-правового возмездия».

Статьи этого документа (всего их 28) развивают сжатые положения общей 3-й статьи и расширяют гуманитарную защиту населения во время вооруженных конфликтов немеждународного характера. В этом документе было дано первое официальное понятие вооруженного конфликта немеждународного характера, а также впервые в истории гуманитарного права, относящегося к вооруженным конфликтам, в Дополнительном Протоколе II нормативно закрепляется запрет нападать на гражданское население и применять силу против гражданских лиц.

Как уже было отмечено выше, одним из достижений Протокола можно считать то, что в нем содержится понятие вооруженного конфликта немеждународного характера. Здесь необходимо заметить, что в процессе разработки определения сложилось три направления. Первая группа экспертов представила такой вариант: немеждународный конфликт имеет место только, если государство само признает его на своей территории. Представители другой группы предлагали закрепить возможность свободной оценки ситуации отсутствием определения. Третьи же настаивали на том, чтобы сопроводить определение, данное в ст.1 Дополнительного Протокола, положениями, подчеркивающими условия, при которых данный вооруженный конфликт следует считать немеждународным вооруженным конфликтом, стороны в которым обязаны соблюдать международно-правовые нормы Женевских Конвенций и Протокола, а именно: организованность сторон; интенсивность и длительность конфликта; наличие столкновения сторон.

Уязвимость первой позиции заключалась в том, что как тогда, так и до сих пор государства с большим нежеланием идут на признание наличия на своей территории вооруженного конфликта. А значит, оставив на их усмотрение вопрос об оценке ситуации, можно было с большой долей уверенности утверждать, что благие цели Дополнительного Протокола II не были бы достигнуты. То же самое можно сказать и о втором проекте. Отсутствие каких-либо критериев, которые позволили бы квалифицировать противоборство как внутренний вооруженный конфликт, оставило бы место для злоупотреблений в его толковании. Позиция третьей группы оказалась более близка авторам Протокола.

В окончательном варианте, представленном на подписание, содержалась следующая формулировка: под вооруженным конфликтом немеждународного характера понимаются «вооруженные конфликты на территории какой-либо Высокой Договаривающейся Стороны между ее вооруженными силами и антиправительственными [25] вооруженными силами или другими организованными вооруженными группами, которые, находясь под ответственным командованием, осуществляют такой контроль над частью ее территории, который позволяет им осуществлять непрерывные и согласованные военные действия и применять настоящий Протокол». Отметим, что к таковым, по смыслу Протокола, не относятся случаи нарушения внутреннего порядка и возникновения ситуации внутренней напряженности: беспорядки, отдельные и спорадические акты насилия и иные действия аналогичного характера. Применение такой формулировки все-таки оставило государствам возможность расширительного толкования, а значит, и различной квалификации вооруженного противостояния, имеющего место на их территориях (подробнее об этом см. Главу 2). Как видим, Дополнительный протокол II обеспечил большую ясность широких принципов, определяемых в общей статье 3, тем самым установив значительно более высокий порог своего собственного применения, ограничив сферу своего действия всеми вооруженными конфликтами, не подпадающими «под действие ст. 1 Дополнительного протокола I». Поэтому в отличие от статьи 3, общей для Женевских конвенций от 12 августа 1949 г., Протокол II не может применяться в случае конфликтов между двумя враждующими антиправительственными группами. Кроме того, он будет применим лишь в случаях конфликтов, которые фактически приближаются к традиционным понятиям межгосударственной войны, а именно, в случаях, когда организованные антиправительственные вооруженные силы осуществляют военный контроль над частью территории государства, являющегося одной из сторон в конфликте.

Фактически, для того, чтобы вооруженное противостояние можно было отнести к вооруженному конфликту немеждународного характера, оно должно удовлетворять некоторым критериям. Так, необходимо:

· чтобы противостояние развивалось интенсивно и с применением оружия с обеих сторон;

· использование армии со стороны правительства ввиду невозможности управления ситуацией лишь силами полиции (милиции);

· организованность вооруженных сил повстанцев и обязательное наличие командования, ответственного за их действия.

Хотя основные правила, относящиеся к защите жертв вооруженных конфликтов, перечислены в ст. 3 Женевских конвенций, Протокол II развивает эти положения, заимствуя идеи Международного пакта о гражданских и политических правах от 19 декабря 1966 г., являющегося основным документом ООН, кодифицирующим права человека. Статья 4 Протокола содержит основные гарантии или ограничения, которые должны соблюдаться сторонами в конфликте в отношении лиц, находящихся в их власти. Ее цель — защита всего населения, а точнее «всех лиц, не принимающих непосредственного участия или прекративших принимать участие в военных действиях, независимо от того, ограничена их свобода или нет», в пределах той территории, на которой происходит внутренний вооруженный конфликт. Нормы, предоставляющие защиту, применяются независимо от того, каким образом подобные лица принимали участие в военных действиях (например, соблюдая нормы международного гуманитарного права или нет; соблюдая требования национального права или нет и т.д.). Также не имеет значения, принадлежал ли человек к вооруженной повстанческой группировке, входил ли он в состав вооруженных сил государства или являлся гражданским лицом, временно принимавшим непосредственное или активное участие в военных действиях. Из сферы регулирования данной статьи исключена та часть гражданского населения, которая принимает непосредственное участие в военных действиях (но только на период их участия). Посему требование о том, чтобы вооруженные силы воюющих сторон имели форму, а участники движения сопротивления также отличались от гражданских жителей, служит одним из средств защиты мирного населения во время войны.

Важнейшим принципом, пронизывающим Дополнительный Протокол II, является то, что лица из состава вооруженных сил обеих сторон, вышедшие из строя или непосредственно в силу разных причин (болезнь, ранение, задержание и т.д.), переставшие принимать участие в военных действиях, а также гражданское население, должны при всех обстоятельствах пользоваться гуманным обращением, включая уважение к их жизни и физическую и психическую неприкосновенность.

В Протоколе запрещаются и, что принципиально, будут оставаться запрещенными в любое время и в любом месте следующие действия в отношении вышеназванных лиц (нами выделены те положения, которые отсутствуют в ст.3 Женевских конвенций 1949г.):

а) посягательство на жизнь, здоровье, физическое и психическое состояние лиц, в частности, убийства, а также такое жестокое обращение, как пытки, нанесение увечий или любые формы телесных наказаний;

д) надругательство над человеческим достоинством, в частности, унизительное и оскорбительное обращение, изнасилование, принуждение к проституции или непристойное посягательство в любой форме;

е) рабство и работорговля во всех их формах;

Примечательно, что запрещаются не только сами деяния, но и угрозы их совершения. Как видим, список запрещенных деяний по сравнению с таковым в ст.3, значительно расширен.

Особое внимание уделяется положению детей в условиях этих конфликтов, которым «обеспечивается необходимая забота и помощь» и, в частности:

а) они получают образование, включая религиозное и нравственное воспитание;
б) дети, не достигшие пятнадцатилетнего возраста, не подлежат вербовке в вооруженные силы или группы и им не разрешается принимать участие в военных действиях;
в) особая защита предусматривается в отношении детей, не достигших пятнадцатилетнего возраста, если они принимают участие в военных действиях и попадают в плен.

Нельзя не отметить тот факт, что, закрепляя обязательность обеспечения общей защиты для гражданского населения от опасностей, возникающих в связи с военными операциями, при всех обстоятельствах (ст.13) с одной стороны, с другой - в статье 15, определяющей возможность нападения на некоторые объекты: установки и сооружения, содержащие опасные силы, посредством закрепления формулировки «если такое нападение может вызвать <…> последующие тяжелые потери среди гражданского населения» предпочтение отдается принципу пропорциональности. Напомним, что принцип пропорциональности допускает случайные потери жизни среди гражданского населения в случае нападения, однако нападение не допускается, если существует опасность того, что случайные потери среди гражданского населения будут чрезмерными по отношению к военному преимуществу, которое предполагается получить [26] .

Конечно, основной упор в положениях Протокола делается на защиту от применения силы, а также от актов террора (их угрозы) гражданского населения и отдельных гражданских лиц. Они не должны являться объектом нападения. Во время немеждународных конфликтов одна из сторон не рассматривается в качестве государства. Тем не менее, ст.4 Протокола II все же налагает юридические обязательства и на сторону оппозиции. Все члены вооруженных оппозиционных сил должны соблюдать запрет на акты террора. Командиры этих сил обязаны обеспечивать соблюдение запрета и пресекать его нарушения со стороны членов своей организации, если такие нарушения будут иметь место. Как видим, оппозиционные силы несут определенную ответственность. Как и правительственные власти, оппозиция должна принимать все необходимые меры по пресечению актов террора и наказанию за них не только членов своих вооруженных группировок, но и отдельных лиц, которые действуют самостоятельно и проживают на территории, контролируемой оппозицией. Таким образом, ясно, что и сторона оппозиции во время гражданской войны связана запретом на акты террора. Это очень важно, так как гражданские войны особенно часто порождают террор [27] . Ведь только применение норм международного гуманитарного права всеми участниками подобных конфликтов позволит реально защитить права людей, ставших объектом насилия в этих условиях, причем как непосредственных участников вооруженного конфликта, по разным причинам переставших принимать участие в боевых действиях, так и гражданского населения. Независимая комиссия по Косово четко и кратко выразила эту проблему, отметив в своем докладе: «Важнейшая гуманитарная задача – защита жизни и безопасности гражданских лиц – это именно то, что оказывается под угрозой в случае военных действий» [28] .

Однако, отдельные движения, претендующие на статус национально-освободительных и ведущие вооруженную борьбу с правительством, а также некоторые партизанские движения используют сегодня террористическую тактику для достижения своих целей, поэтому, по мнению ряда исследователей [29] , целесообразно определить новые этические нормы ведения войны в современную эпоху распространения терроризма.

Что касается криминологической характеристики терроризма, используемой в УК РФ (ст.205), то она достаточна размыта в контексте разграничения последнего и войны: «Терроризм, т.е. совершение взрыва, поджога или иных действий, создающих опасность гибели людей, причинения значительного имущественного ущерба или наступления иных общественно опасных последствий, если эти действия совершены в целях нарушения общественной безопасности, устрашения населения или оказания воздействия на принятие решений органами государственной власти, а также угроза совершения указанных действий в тех же целях». Если отталкиваться от критерия устрашения населения, то уже факт начала военных действий сам по себе является устрашающим. Здесь нужно акцентировать внимание на том, что именно является непосредственной целью атакующих. По определению, если атака преднамеренно направлена против гражданских целей, она будет расцениваться как террористическая. В то время как, если цель – военные или службы безопасности, это будет расцениваться как партизанская атака. Э. Шпринцак конкретизировал данный подход, сказав, что: «Партизанская война – маленькая война, подчиняющаяся тем же правилам, которые применяются в больших войнах, и в этом ее отличие от терроризма» [30] .

Здесь бы хотелось отметить, что в отношении предоставления правовой защиты от террора военнослужащим дается отрицательный ответ потому, что в рамках дозволенного террор является оружием, которое может быть использовано в военных действиях против вооруженных сил противника. И действительно, обычные методы ведения «материальной» и «психологической» войны включают в себя весьма широкий спектр действий, которые в иной ситуации рассматривались бы как «террористические» [31] .

Важное место в Протоколе II занимает статья 5, представляющая собой фактически кодекс обращения с людьми, «лишенными свободы по причинам, связанным с вооруженным конфликтом, независимо от того, интернированы они или задержаны». Анализ норм этой статьи показывает, что правовой статус лиц, попавших во власть неприятельской стороны, в условиях вооруженных конфликтов международного и немеждународного характера различается. Протокол II не устанавливает особого статуса для участников незаконных вооруженных формирований в случае попадания их в плен. Протокол ограничивается лишь гарантиями гуманного обращения с любым человеком, который по каким-либо причинам сложил оружие и перестал принимать участие в военных действиях, т.е. повстанцы напрямую не признаются военнопленными.

Как уже отмечалось выше, положения Протокола подлежат соблюдению всеми сторонами конфликта. Но можно ли считать легитимным тот конфликт, стороны которого соблюдают нормы вышеназванных международно-правовых документов? В положениях рассмотренных выше документов принципиально не дается критериев определения легитимности любого внутреннего вооруженного конфликта применительно к его участникам. Независимо от статуса участников вооруженного столкновения и причин его возникновения, возможности оправдания разрешения противоречий именно таким путем, эти нормы имеют дело лишь с самим событием вооруженного столкновения. Так, Ст.3 Дополнительного Протокола II гласит: «Ничто в настоящем Протоколе не должно истолковываться как затрагивающее суверенитет государства или обязанность правительства всеми законными средствами поддерживать или восстанавливать правопорядок в государстве или защищать национальное единство и территориальную целостность государства».

При всех его достоинствах, в Протоколе имеются и принципиальные недостатки. Во-первых, несмотря на закрепление в вышеприведенных Резолюциях ГА ООН принципа ограждения гражданского населения от разрушительных действий войны и обязательности применения мер предосторожности во избежание физических страданий, гибели гражданского населения или наносимого ему ущерба, аналогичное положение в Протоколе отсутствует. Во-вторых, в нем нет положений, формулирующих презумпцию принадлежности гражданских лиц к категории гражданского населения в случае сомнения относительно их статуса. Отсутствуют в нем и формулировки, в которых говорится, что присутствие среди гражданского населения лиц, которые не подпадают под определение гражданского населения, не лишает население статуса гражданского (в Протоколе I они представлены в ст.50). Смысл этого положения состоит в том, что присутствие небольшого числа военных, не исполняющих своих обязанностей, или тех, кто заключает сделки для вооруженных сил среди мирного населения, не является причиной для нападения. Такое население, следовательно, обладает аналогичным иммунитетом от прямого нападения. Нет в нем и норм, формулирующих критерии отнесения населения или отдельных лиц к гражданскому. В ст.13 Протокола II говорится о «гражданских лицах» и «гражданском населении» без объяснения значения этих терминов. Напомним, что ст. 50 Протокола I определяет термин «гражданское население» как состоящее из «всех лиц, являющихся гражданскими» и дает свое определение понятию «гражданский» - любой, кто не служит в вооруженных силах или организованной вооруженной группе одной из сторон конфликта. Конечно, из смысла Протокола II мы можем заключить, что к гражданскому населению относятся все лица, которые не участвуют активно во враждебных действиях, то есть в нападении, предпринимаемом одной стороной с целью нанесения физического ущерба военнослужащим и объектам противника. Видимо, оставив данные положения без внимания, авторы документа полагались на силу положений, содержащихся в Преамбуле Протокола II: «В случаях, не предусмотренных действующими правовыми нормами, человеческая личность остается под защитой принципов гуманности и требований общественного сознания». Не было ли слишком оптимистично со стороны авторов Протокола положиться на чуткость совести противоборствующих сторон?

К тому же, ни в общей ст.3, ни в Дополнительном протоколе II не содержится требования о предоставлении комбатантам статуса военнопленных во время вооруженных конфликтов немеждународного характера, и нет также никаких положений, препятствующих в этих обстоятельствах сторонам преследовать комбатантов противника за то, что они взялись за оружие, что чрезвычайно важно с политической точки зрения [32] .Протокол не наделяет повстанцев каким-либо международным статусом. Более того, он намеренно опускает вопрос о предоставлении им законного международного статуса, а значит, даже применение Протокола не влечет за собой приобретения повстанцами такового. Участники вооруженного конфликта, не носящего международный характер, не являются также и законными комбатантами. Напомним, что в период вооруженных конфликтов международного характера статус военнопленного вытекает из так называемой привилегии комбатантов. Это означает, что лица из состава вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте, пользуются иммунитетом от наказания за свои военные действия, хотя бы таковые и признавались преступлением в мирное время. Иными словами, привилегия комбатантов – это разрешение на убийство, нанесение тяжких телесных повреждений или похищение комбатантов противника, разрушение военных объектов и даже причинение ущерба, которому неизбежно сопутствуют жертвы среди гражданского населения. По мнению некоторых авторов, если повстанческие группы не смогут претендовать на эти привилегии, для них не останется практически никаких других стимулов для соблюдения права войны. Более того, предоставление привилегий повстанцам могло бы способствовать большей взаимности с их стороны, особенно когда они захватывают в плен значительное число лиц, воюющих на стороне государства [33] . На сегодняшний день в отношении членов противостоящей правительству стороны действует внутригосударственное уголовное законодательство, т.е. они фактически подлежат наказанию за то, что взялись за оружие. Напомним, что, в частности, в уголовном законодательстве РФ предусмотрена возможность привлечения к ответственности лиц, организовавших либо руководивших незаконным вооруженным формированием (ст. 208 УК); организовавших массовые беспорядки, которые сопровождались насилием, погромами, поджогами, применением огнестрельного оружия (ст. 212). Наказуем также и насильственный захват власти или насильственное ее удержание (ст.278) и, что самое главное, организация вооруженного мятежа или активное участие в нем в целях свержения или насильственного изменения конституционного строя РФ или нарушение территориальной целостности РФ (ст.279). Обычно политика криминализации направлена на то, чтобы снизить политическую составляющую конфликта, показав действия тех, кто выступает за создание, скажем, независимого государства, как «обычную» преступность, а не как часть национально-освободительной борьбы.

Примечателен тот факт, что хотя, согласно общей ст.3, пытки незаконного комбатанта (или же не пользующегося защитой конвенций комбатанта) не допускаются, она не защищает его от казни за измену [34] . Это значит, что не дается никаких ограничений по применению к ним санкции со стороны государства, кроме обязательства по проведению судебного разбирательства, обеспечивающего основные гарантии независимости и беспристрастности и некоторые процедурные требования, соблюдение которых со стороны соответствующих органов государства обязательно при привлечении к уголовной ответственности по национальному праву лиц, участвующих в боевых действиях в составе незаконных вооруженных формирований [35] . Поэтому все требования повстанцев, называемых противной стороной террористами, настаивающих на том, чтобы с ними обращались как с военнопленными, а не как с уголовниками, оправдывая свои действия тем, что выполняли приказ военноначальников, окажутся безрезультатными.

Напомним, что ни в ст.3 Женевских конвенций, ни в нормах Дополнительного Протокола II нет положений, препятствующих привлечению к ответственности в том числе военнопленных за агрессию, преступления против человечности, военные преступления и геноцид, что еще больше делает необоснованным опасения того, что предоставление таким лицам статуса военнопленного в период внутренних вооруженных конфликтов будет способствовать возникновению ничем не сдерживаемого бунта внутри страны. К томуже, чтобы некое лицо, участвующее в боевых действиях, могло бы получить статус военнопленного, оно должно удовлетворять целому ряду критериев, предусмотренных в статьи 4А (2) Женевской конвенции III [36] . Это также означает, что предоставление этого статуса представителям сторон, участвующих во внутреннем вооруженном конфликте, не будет обязательно препятствовать преследованию всех лиц за то, что они взялись за оружие даже в условиях военных действий. Здесь же хотелось бы отметить, что статья 25 проекта Дополнительного протокола II, подготовленного МККК, распространила на том же самом основании действие положений о военнопленных на комбатантов, участвующих в вооруженных конфликтах немеждународного характера. Статья гласила: «Лица из состава регулярных вооруженных сил и лица из состава тех вооруженных сил, которые удовлетворяют условиям, предусмотренным в ст. 4 (А) (2) Женевской конвенции об обращении с военнопленными от 12 августа 1949 г., попав во власть неприятеля, пользуются обращением, подобным тому, которое предусмотрено в вышеупомянутой Конвенции для военнопленных» [37] .

И наконец, за исключением положения о запрете приказа не оставлять никого в живых, «государства решили никак не ограничивать боевые действия, вполне определенно полагая, что, будучи в военном отношении сильнее повстанцев, они могут без особых усилий подавлять восстания, оставаясь неуязвимыми перед законом» [38] .

Что касается региональных соглашений, то в рамках СНГ 24 сентября 1993г. было подписано Соглашение о первоочередных мерах по защите жертв вооруженных конфликтов (подписано всеми странами СНГ, кроме Грузии). В нем подчеркивалась обеспокоенность государств «по поводу тревожной ситуации, сложившейся на значительной части территории бывшего СССР в связи с вооруженными конфликтами по национальным, религиозным и политическим мотивам». Подтвердив свои обязательства, вытекающие из международных документов по правам человека, в том числе и вышеперечисленных, а также решимость положить конец вооруженным конфликтам, стороны Соглашения договорились, между прочим, о следующем: «В возможно более короткие сроки принять национальные законодательные акты, гарантирующие социальную защиту и возмещение материального ущерба лицам, пострадавшим в результате вооруженных конфликтов, (если это еще не сделано)». Столь благое намерение, судя по положению вышеназванных лиц сегодня, к огромному сожалению, так и не было воплощено в жизнь.

Рассмотренные выше документы были предназначены для соблюдения сторонами конфликта. В связи с возрастанием числа внутренних вооруженных конфликтов, в которых принимали участие миротворцы с тем или иным мандатом, в 1999 году Секретариат ООН в сотрудничестве с МККК завершил разработку принципов и правил, касающихся соблюдения миротворцами норм международного гуманитарного права (эти правила были опубликованы в виде бюллетеня Генерального секретаря). Выпуск этого бюллетеня должен был более четко определить сферу применения норм международного гуманитарного права к силам и операциям Организации Объединенных Наций, а также обеспечить соблюдение установленных стандартов.

Как видим, под влиянием меняющихся международных условий, определяющих нормотворческую деятельность, существенно возросло число правовых документов, особенно тех, которые касаются гуманитарного права и международных стандартов в области прав человека.

Да, не спорю, закрепление соответствующими правовыми нормами обязанностей участников вооруженных конфликтов немеждународного характера в отношении соблюдения прав человека в этих условиях не означает (к сожалению, об этом свидетельствует практика), что эти права будут повсеместно соблюдаться и защищаться. Приходится признать, что право не в силах сделать больше того, что ему разрешат люди, его применяющие и несущие ответственность за свои действия. Именно поэтому необходимо создание, а также совершенствование уже имеющихся специальных правовых норм для регулирования общественных отношений, возникающих в условиях внутренних вооруженных конфликтов. Если перефразировать высказывание Н. Макиавелли: «Только те средства безопасности хороши, надежны, длительны, которые основаны на вас и вашей бдительности» на более соответствующее рассматриваемой тематике получим: «Только те меры обеспечения защиты прав человека хороши, надежны, эффективны, которые рассчитаны на наличие политической доброй воли государств и их бдительности».

Таким образом, можно заключить, что особенностью норм международного гуманитарного права, применяемых в условиях внутренних вооруженных конфликтов, является то, что эти нормы не определяют законности или незаконности этого вооруженного конфликта применительно к его участникам, а имеют лишь дело с самим событием вооруженного столкновения, независимо от причин его возникновения, правового статуса его участников и возможности его оправдания.

§3. Особенности внутренних вооруженных конфликтов в разных точках мира

В последнее время все менее спорным становится тот факт, что именно гражданские войны несут основную опасность миру. В 1990-е годы 58 из 158 стран мира, входящих в ООН, столкнулись с серьезными внутренними этническими, религиозными и социальными конфликтами. В 34 странах эти конфликты перешли в военную фазу. В конце 2002 года в мире насчитывалось 23 вооруженных конфликта, участники которого боролись за независимость или, наоборот, за территориальную целостность. Еще 76 движений, считающих себя национально-освободительными, теоретически могут перейти к вооруженной борьбе за независимость [39] .

С окончанием холодной войны прекратилось несколько войн, которые велись чужими руками, однако, при этом в слабых государствах все чаще стали вспыхивать внутренние распри, что привело в некоторых случаях к их краху в результате вооруженной борьбы между множеством местных центров власти. Для всех этих стран такие кризисы стали своего рода испытанием на государственность.

Эти конфликты имеют место в разных уголках мира, каждому из них присущи свои характерные черты, выделяющие их из основной массы внутренних конфликтов, а значит, каждое из таких вооруженных столкновений требует учета своей специфики. Объединяет их то, что во всех них слишком часто лица, принадлежащие к гражданскому населению, являются жертвами бесчеловечных актов и в результате этого испытывают тяжелые страдания.

В связи с этим нам хотелось бы остановится подробнее на вопросе территориальной устойчивости современных государств. По времени формирования и существования большинство стран можно разделить на три основные группы: «старые» государства Западной Европы, Азии и Северной Америки, в целом оформившиеся до 1826 г.; заморские колонии, получившие независимость главным образом после 1945 г.; наконец, сплошной территориальный массив протяженностью от Рейна до Курил и от Лапландии до Йемена. Напомним, что в него входят все нынешние наследники трех великих континентальных империй: России, Австро-Венгрии и Оттоманской Порты, возникавшие в период с 1918 по 1995 г. Однако срок существования – не единственное отличие государств, входящих в эти группы. В свете рассматриваемой темы остановимся подробнее на природе возникающих на территории этих государств конфликтов.

В первой группе стран движения сепаратистов и автономистов имеют либо сугубо мирную, порой даже декоративную, либо «партизанско-городскую», либо еще более глубокую социально-идеологическую природу, в которой собственно национальные элементы вторичны. Конфликты, связанные с демаркацией границ, здесь относительно невелики и быстро преходящи. Единственное сколько-нибудь заметное исключение - проблема Ольстера, но она по своему происхождению и даже географии остается скорее реликтом заморских колониальных структур. Как отмечают исследователи, североирландский конфликт «исключителен для западной Европы, потому что он – классический случай терроризма этнического меньшинства: Временная ИРА, крошечное меньшинство католического меньшинства в Северной Ирландии, пытается «освободить» территорию, на которой большинство отказывается от освобождения» [40] . Отметим, что «крошечное меньшинство» составляет 1/3 населения Северной Ирландии.

В «группе юниоров» подобные конфликты, напротив, и повсеместны, и чрезвычайно остры. Несмотря на то, что государства этой группы, затронутые гражданскими (не национально-освободительными) войнами, находятся фактически на периферии интересов мирового сообщества, складывающиеся там ситуации не могут оставаться без международного внимания. Люди, проживающие в Бурунди, в Демократической Республике Конго и в других районах Африки, с полным основанием могли бы спросить, что еще международное сообщество и их собственные правительства могут и должны сделать, чтобы помочь им продвинуться вперед на пути к миру. Конфликты в этом регионе, а также в некоторых странах Южной Америки (в частности, в Колумбии) характеризуются особым ожесточением противоборствующих сторон. Поэтому достаточно часто слышны призывы мирового сообщества к сторонам подписать гуманитарное соглашение, которое позволило бы защитить гражданское население и обеспечить полное уважение прав человека и норм международного гуманитарного права. Отягчающим обстоятельством является и то, что население большинства африканских стран является мозаикой с этнической, а точнее было бы сказать, с племенной точки зрения. При этом на Африканском континенте особенно отчетливо прослеживается тенденция перерастания столкновений внутреннего характера в региональные конфликты, охватывающие целые зоны, превращающиеся в международные и приобретающие хроническую форму.

Совсем иное дело - евразийский массив. Все попытки государств раз и навсегда определить границы заканчивались неудачно. Фактически, версальский, ялтинско-потсдамский и даже хельсинкский «новый вечный порядок» не приносили сюда долгосрочной стабильности. «Регион не только является вакуумом силы, но и
отличается внутренней нестабильностью» [41] . При этом постоянной тенденцией оставалась все та же этнизация границ. Национализм XIX-го и XX-го столетий торжествовал во все более насильственных формах. Но после огромных потрясений Второй мировой войны Европа затихла на полвека. Однако эстафета всемирно значимых конфликтов, в том числе и внутренних, немедленно переместилась в зону «турецкого наследства». За те же самые полвека на территории бывшей Порты - три арабо-израильских войны, едва не приведшие к ядерной катастрофе, исход и интифада палестинцев, курдское движение, раздел Кипра.

Ситуации, имевшие место на территории бывших империй, упомянутых выше, можно охарактеризовать посредством довольно-таки точного и справедливого высказывания: «Строить империю - это тяжелая работа. Разбирать ее - даже более трудная задача. Возиться с ее последними осколками - дело почти невозможное [42] . Думаю, сложно оправдать вооруженные столкновения, особенно в пределах одного государства, тем, что «ни один общественный союз не может рассчитывать на вечный мир. Народы, подобно отдельным лицам, грешат как сами по себе, так и в своих взаимных отношениях. Средством искупления и нравственного обновления служит война… Вызывая духовное движение, война, несомненно, укрепляет силы, которые во время мира или глохнут или бесполезно растрачиваются» [43] .

Таким образом, для внутренних вооруженных конфликтов, особенно на территории бывшего СССР, характерна повышенная роль национального элемента как возмутителя спокойствия. Как видно из сути конфликтов, развязавшихся после распада СССР, некоторые национальности, помимо титульных наций бывших советских республик, достигли в своем цивилизационном развитии этапа государственного самосознания. Соответственно, их права вступили в полное противоречие с правами, как минимум, одной государствообразующей нации. Как показывает практика, к сожалению, в таких ситуациях главным фактором права оказывается сила. В результате возможны два варианта финала: мощная национальность взорвет государство-нацию, в котором территориально размещалась, и образует свое государство, став нацией; или же ее сепаратизм будет раздавлен. Права нации и национальности в данном случае совершенно равнозначны с морально-этической точки зрения, но юридически могут быть закреплены различно. Каждая из вышеназванных стран страдает от серьезных внутренних проблем, но наиболее конфликтогенной ситуацию делает то, что все государства региона имеют границы, которые являются либо объектом претензий соседей, либо зонами этнических обид (границы этих государств были произвольно обозначены советскими картографами в 20-х и 30-х годах), в связи с чем некоторые уже вовлечены в территориальные, этнические (напомним, что немногие из них являются однородными с национальной точки зрения) и религиозные беспорядки. Наиболее существенными отличительными чертами таких конфликтов на постсоветском пространстве являются: высокая скоротечность латентной фазы и стремительный выход на вооруженный уровень развития, как это было в Таджикистане, Нагорном Карабахе, Грузии (Абхазия и Южная Осетия), в Молдове (Приднестровье). При этом как минимум в четырех из них число убитых превышает 10 тысяч человек (Таджикистан - 40 тыс. чел., Карабах - 20 тыс. чел., Абхазия - 20 тыс. чел.). Такой индикатор не просто ставит постсоветские конфликты в один ряд с приблизительно 30-ю крупнейшими вооруженными конфликтами, имевшими место в "остальном мире" на рубеже 1980-90 г., но и, ввиду их повышенной интенсивности (примерно 15% вооруженных конфликтов на 6% населения), позволяет считать территорию СНГ одним из самых значительных узлов опасности и нестабильности в мире [44] .

Насилие, подогреваемое ненавистью и направленное зачастую против иностранцев, беженцев и рабочих-иммигрантов, является серьезной угрозой внутренней безопасности. Все эти явления угрожают самому существованию государств. Не случайно в Концепции национальной безопасности РФ говорится, что «этногоизм, этноцентризм и шовинизм, проявляющиеся в деятельности ряда общественных объединений, а также неконтролируемая миграция способствуют усилению национализма, политического и религиозного экстремизма, этносепаратизма и создают условия для возникновения конфликтов» [45] . И действительно, как правило, этнический национализм, ксенофобия, расизм и дискриминация меньшинств, религиозный экстремизм, нарушение прав человека являются причиной увеличивающегося числа локальных и региональных конфликтов. Все более спорной становится мысль о том, что «война – это отношение не между людьми, а между государствами, и люди становятся врагами случайно, а не как человеческие существа и же не как граждане, а как солдаты…» [46] .

Хотелось бы отметить (чтобы закончить параграф на мажорной ноте), что одним из наиболее обнадеживающих явлений прошедшего десятилетия стал рост числа конфликтов, урегулированных путем переговоров. В 90-е годы было подписано в три раза больше мирных соглашений, чем за предшествовавшие три десятилетия, что отражает снижение более чем на 30 процентов общего числа и ослабление интенсивности вооруженных конфликтов во всем мире в период с 1992 по 1997 год. Однако, учитывая резкое увеличение числа войн в 1998 году, представляется сомнительным, что эта позитивная тенденция предшествующих пяти лет сохранится [47] , поскольку некоторые конфликты характеризуются столь острой враждебностью и столь глубоким недоверием, что добиться прогресса становится чрезвычайно трудно. По словам Генерального секретаря ООН Кофи Аннана, «природа современного конфликта состоит в том, что он угрожает самой ткани человеческого сосуществования. Когда от Балкан до Руанды могут иметь место геноцид, массовые насилия и зверства по отношению к детям, война уже не может рассматриваться как продолжение политики другими средствами. Когда основную массу жертв войны составляют не солдаты, а гражданские лица, мир уже не вариант, а необходимость» [48] .

ГЛАВА 2. ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ И ПРАВА ЧЕЛОВЕКА

§1. Оценка противоборства как вооруженный конфликт немеждународного характера и схожие с ним ситуации в свете положения в Чечне

Считается, что «вооруженный конфликт» существует тогда, «когда применяется вооруженная сила в отношениях между государствами или длительное вооруженное насилие в отношениях между правительственными силами и организованными вооруженными группами или между такими группами внутри государства» [49] .

С точки зрения же тактики войну определяют как «конфронтацию между двумя и более автономными группами, которая вызывает санкционированные организованные, растянутые по времени военные действия, в которые вовлечена вся группа или, в большинстве случаев, ее часть в целях улучшения своего материального, социального, политического или психологического состояния или в целом реализуя шансы на выживание» [50] .

Изначально, в ст.3, регулирующей общественные отношения, возникающие во время вооруженного конфликта немеждународного характера, не было дано его определения как такового. Фактически минимум гарантий жертвам внутреннего вооруженного противостояния предоставлялся, а каких-либо конкретных критериев отнесения конфликта к категории внутреннего вооруженного не было.

В 1960 г. на волне всеобщей эйфории, вызванной массовым, почти повсеместно добровольным исходом трансокеанских империй с Африканского континента, Генеральная Ассамблея ООН приняла Декларацию о предоставлении независимости колониальным странам и народам. Тогда рвавшемуся к прогрессу человечеству и впрямь представлялось, что «процесс освобождения нельзя ни остановить, ни повернуть вспять». Этим документом фактически национально-освободительная борьба декларировалась международно-признанной легитимной формой политического насилия. Однако в этом тексте оказались заложены сущностно непреодолимые противоречия, на десятилетия вперед определившие чересполосицу двойных стандартов в подходе международного сообщества к национально-освободительным движениям.

Несмотря на то, что уже в 1977г. в Дополнительном протоколе II был дан ответ на вопрос, что же есть вооруженный конфликт немеждународного характера, это не всегда облегчало процесс отождествления вооруженных столкновений, в том числе носящих интенсивный характер, с таким конфликтом.

Даже в теории международного права не существовало однозначной позиции по этому поводу. По мнению Блищенко И.П., внутренним вооруженным конфликтом можно считать только гражданскую войну [51] . Некоторые юристы-международники считают, что термин «война» нельзя связывать с внутренними конфликтами в стране, а более применимо понятие «вооруженного конфликта, не носящего международного характера как внутренней ситуации коллективного использования силы». Д. Шиндлер вообще отказывается от обобщающих формулировок и просто классифицирует вооруженные конфликты немеждународного характера, к которым, по его мнению, относятся:

· гражданская война в классическом смысле международного права как немеждународный вооруженный конфликт высокой интенсивности, в котором за вновь созданным правительством третьи государства могут признать статус воюющей страны;

· немеждународный вооруженный конфликт по смыслу ст. 3, общей для Женевских конвенций 1949 г.;

· немеждународный вооруженный конфликт по смыслу Дополнительного протокола II к Женевским конвенциям 1949 г [52] .

Что касается различия между настоящими вооруженными конфликтами, с одной стороны, и обычными актами бандитизма или неорганизованных кратковременных мятежей, с другой, то Международный уголовный трибунал по Руанде сослался в одном из своих решений на следующие критерии:

· сторона в конфликте, восставшая против Правительства de jure, обладает организованными вооруженными силами, органом власти, несущим ответственность за их действия, действующим на определенной территории и имеющим возможности соблюдать и обеспечивать соблюдение Конвенции;

· законное правительство вынуждено прибегнуть к использованию регулярных вооруженных сил против повстанцев, организованных в военные структуры, контролирующие часть территории государства;

· законное правительство признало повстанцев в качестве воюющей стороны, или

· оно провозгласило, что обладает правами воюющей стороны, или

· оно признало повстанцев в качестве воюющей стороны исключительно для целей настоящей Конвенции, или

· конфликт был поставлен на повестку дня СБ или ГА ООН как представляющий угрозу международному миру, нарушение мира или акт агрессии» [53] .

Международный уголовный трибунал по Югославии в деле Тадича рассуждал так: «Критерии, применимые Апелляционной камерой для установления наличия вооруженного конфликта для целей норм, содержащихся в общей ст.3, относятся к двум сторонам конфликта: степень напряженности конфликта и уровень организованности сторон в конфликте. В вооруженном конфликте немеждународного или смешанного характера эти тесно связанные между собой критерии используются исключительно с той целью, чтобы, как минимум, отличить вооруженный конфликт от бандитизма, неорганизованных и кратковременных мятежей или террористической деятельности, которые не подпадают под действие международного гуманитарного права» [54] .

Под внутренним вооруженным конфликтом в Словаре по правам человекапонимается любой вооруженный конфликт, который не является вооруженным конфликтом между двумя или более государствами, даже если в конфликте принимают участие иностранные военные советники, неофициальные военные вооруженные группы или наемники. Такие конфликты происходят на территории государства между расколовшимися частями вооруженных сил этого государства, или другими организованными вооруженными группами, которые под ответственным командованием осуществляют контроль над частью его территории, что позволяет им проводить длительные и согласованные военные операции. Эта категория включает гражданскую войну, партизанскую войну, восстание (конфликт низкой и средней интенсивности) [55] . Там же непосредственно гражданской войной признается форма вооруженной борьбы между организованными группами, сражающимися за государственную власть, где одной стороной обычно являются силы, охраняющие существующий режим, а другой - партизанское движение, поддерживаемое частью населения и/или иностранным государством.

Некоторые российские и зарубежные исследователи в настоящее время придерживаются той точки зрения, что требование не использовать в борьбе за освобождение неправомерные средства должно явиться одним из критериев отнесения или не отнесения организации к числу освободительных. Они предлагают проводить отличие между партизанскими действиями и терроризмом по предполагаемым целям атаки.

Опыт России на Северном Кавказе подтвердил: когда имеешь дело с различными насильственными формами разрешения конфликтов, когда от оценки явлений в качестве террористических действий, партизанской борьбы, массовых проявлений экстремизма или национально-освободительного движения зависит определение совокупности средств для разрешения конкретной конфликтной ситуации, - тогда определение терминов выходит за рамки теоретических рассуждений.

Причем международные оценки действий государства субъективны – в зависимости от политической конъюнктуры, примером чего может стать международная реакция на действия Великобритании в Северной Ирландии, Израиля в Палестине и России в Чечне. В общем, как говорили латиняне: «что позволено Юпитеру, не позволено быку».

Одним из самых сложных аспектов проблемы квалификации такого явления, как вооруженное противостояние внутри одного государства, является то, что существуют ситуации беспорядков и напряженности внутри страны [56] , которые с точки зрения прав человека могут быть квалифицированы как чрезвычайные и могут служить основанием для приостановления действия некоторых прав человека. В то же время, с точки зрения международного гуманитарного права эти ситуации не являются вооруженными конфликтами по смыслу Дополнительного протокола II или статьи 3, общей для четырех Женевских конвенций 1949г. Следовательно, в таких случаях права человека могут быть сведены к их «неизменному ядру», в то время как гарантии, предусмотренные международным гуманитарным правом, не будут применяться.

Несомненно, на разных этапах развития насильственного конфликта, в зависимости от его форм и интенсивности, государство может делать больший акцент на том или ином варианте ответа на противостояние и контроля развития ситуации, не исключая при этом иных составляющих всей совокупности мер противодействия. Но любая такая деятельность должна проходить в рамках, установленных законом, ориентируясь на базовые демократические ценности, в противном случае стоимость ответа на терроризм – так часто определяют деятельность противостоящих правительству незаконных вооруженных формирований [57] – будет куда больше, чем собственно возможные последствия. Задача государства – охранять демократические свободы эффективно, используя пропорциональные и своевременные (выделено нами – М.А.) меры предупреждения, пресечения и разрешения насильственного конфликта.

Именно для ограничения произвола со стороны государства и обеспечения действительного баланса прав граждан и суверенных прав государств международным сообществом выработан целый комплекс международно-правовых норм, регулирующих стандарты в области поведения как государств, так и, в некоторых случаях, групп населения, выступающих против властей соответствующих государств. Ныне действующая Конституция Российской Федерации не только не запрещает использовать мощь государства для защиты сограждан, находящихся в опасности, но и утверждает (статья 2-я): «Признание, соблюдение и защита прав человека и гражданина - обязанность государства». Это означает в том числе и то, что вред, нанесенный отдельному гражданину, является вредом для государства, основная функция которого - защита своих граждан. Применение государством вооруженных сил для наведения конституционного порядка на своей территории является крайним средством обеспечения общественного порядка. Предполагается, что в определенных случаях только его использование позволяет государству защищать основополагающие неотъемлемые права и свободы человека, в том числе самое важное право — право на жизнь.

Общеизвестное заявление о том, что «террорист для одного – для другого борец за свободу», стало не только клише, но и одним из самых трудно преодолимых препятствий в оценке той или иной ситуации. Как считает Б. Ганор, «невозможно <…> для любой организации быть одновременно террористической группой и движением за национальное освобождение» [58] . Как правило, правительство называет противостоящую ему сторону террористами или сепаратистами в лучшем случае, а в худшем – кучкой бандитов. Однако попытки поставить знак равенства между войной и терроризмом обычно не приветствуются. Во многом это объясняется опасением, что такое уравнивание в отношении локальных конфликтов может оправдать любой самый жестокий ответ государства, при том, что силы сторон в данном случае заведомо различаются. Кроме того, ответ государства может затронуть широкие слои гражданского населения, часть которого симпатизирует повстанцам в силу политических взглядов, религиозных убеждений или просто родственных связей.

Первым примером международного (но регионального уровня) закрепления дефиниций явлений, вызывающих неоднозначное толкование, стала Шанхайская Конвенция о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом от 15.06.2001, в которой были даны критерии их разграничения друг от друга. В ней как «экстремизм» расценивается «какое-либо деяние, направленное на насильственный захват власти или насильственное удержание власти, а также на насильственное изменение конституционного строя государства, а равно насильственное посягательство на общественную безопасность, в том числе организация в вышеуказанных целях незаконных вооруженных формирований или участие в них». Под терроризмом понимается «любое другое деяние, направленное на то, чтобы вызвать смерть какого-либо гражданского лица или любого другого лица, не принимающего активного участия в военных действиях в ситуации вооруженного конфликта, или причинить ему тяжкое телесное повреждение, а также нанести значительный ущерб какому-либо материальному объекту <…>, когда цель такого деяния в силу его характера или контекста заключается в том, чтобы запугать население, нарушить общественную безопасность или заставить органы власти либо международную организацию совершить какое-либо действие или воздержаться от его совершения» [59] . Из предлагаемых дефиниций можно заключить, что война (в том числе внутригосударственный вооруженный конфликт) – это взаимная активность между двумя сравнимыми (хотя и необязательно равными) силами. Терроризм – это односторонние отношения между неравными.

Под вооруженным же конфликтом в РФ официально понимается вооруженный инцидент, вооруженная акция и другие вооруженные столкновения ограниченного масштаба, которые могут стать следствием попытки разрешить национальные, этнические, религиозные и иные противоречия с помощью средств вооруженной борьбы [60] . На наш взгляд, используемая формулировка не дает возможности разграничения вооруженного конфликта даже от обстановки внутренней напряженности. Так, не требуется от представителей сторон конфликта не то что организованности под ответственным командованием, но даже обязательной их отличимости от гражданского населения. Отметим, что в период обстановки напряженности конфликты обычно являются асимметричной партизанской войной, которую ведут группы лиц из гражданского населения в результате ограниченных военных возможностей повстанцев, недостатка оружия и отсутствия необходимого контроля над территорией [61] .

Под внутренними беспорядками принято понимать ситуации, не имеющие признаков немеждународного вооруженного конфликта как такового, но характеризующиеся наличием в стране конфронтации, которой присущи определенная напряженность или продолжительность, в которой имеются акты насилия. Последние могут приобретать самые различные формы, начиная от стихийно вспыхивающих актов мятежа до борьбы между более или менее организованными группами и правительственными властями. В таких ситуациях, которые не обязательно перерастают в открытую борьбу, для восстановления внутреннего порядка правительственные власти мобилизуют усиленные контингенты полиции или даже вооруженных сил [62] .

Обычно лица, входящие в состав антиправительственных вооруженных сил, сражаются с правительственными войсками с целью захвата власти в стране; либо за достижение большей автономии в пределах государства; либо за отделение части территории и создание собственного государства. Исключением является ситуация, когда народ восстает против колониального господства, осуществляя свое право на суверенитет. Отметим, что с принятием Протокола I к Женевским Конвенциям 1949 г. национально-освободительные войны стали считаться международным вооруженным конфликтом (п. 4 ст. 1 Протокола), хотя до сих пор некоторые авторы, в частности Л. Диспо – французский исследователь терроризма, в своей книге «Машина террора» как разновидность терроризма предлагает считать национально-освободительные движения [63] .

Причем в ст. 5 Доктрины справедливо отмечается, что вооруженный конфликт характеризуется высокой вовлеченностью в него и уязвимостью местного населения, и что немаловажно, опасностью трансформации в локальную (международный вооруженный конфликт) или гражданскую (внутренний вооруженный конфликт) войну. Поэтому в качестве основных задач, ставящихся перед Вооруженными Силами РФ и другими войсками во внутренних вооруженных конфликтах, определяется разгром и ликвидация незаконных вооруженных формирований, а также восстановление законности и правопорядка.

Имея в арсенале определения некоторых ситуаций, обязательные для РФ, таких, как вооруженный конфликт немеждународного характера, экстремизм, терроризм, мы можем приступить к анализу ситуации в Чеченской Республике.

Неоднозначность подходов к оценке того или иного вооруженного противостояния в пределах одного государства полностью отразилась и в политике РФ относительно квалификации ситуации в Чечне с начала 1990-х годов. Известная зафиксированная Хасавьюртовскими соглашениями формула обмена пленными «всех на всех» поставила перед Россией неизбежный вопрос о том, насколько правомерно расценивать представителей чеченских властей как сторону традиционного (конвенционного) вооруженного конфликта. Так, чеченская сторона в обмен на 1000 российских военнопленных (а также захваченных в ходе преступных действий рабочих и специалистов, в т.ч. иностранных) потребовала свыше 1300 человек, в числе которых многие осужденные, отбывающие наказание за совершение вне пределов Чечни тяжких преступлений [64] . (Отметим, что Постановлением Совета Федерации ФС РФ «О ситуации в Чеченской Республике» от 8.10.96 документы, подписанные 31 августа 1996г. в г. Хасавьюрте, признаны свидетельствующими о «готовности сторон разрешать конфликт мирным путем», однако «не имеющими государственно-правового значения» [65] ).

Итак, несмотря на неоднократные призывы различных политиков дать правовую оценку событиям в Чечне за прошедшее с 1990г. время официальная точка зрения по данному вопросу так и не была сформулирована, если не считать лапидарных фраз, разбросанных в различных постановлениях, указах, иных актах законодательной, исполнительной и судебной властей.

Так, в постановлении Государственной Думы РФ от 12 марта 1997 года дается следующее определение вооруженному конфликту в Чеченской Республике: «Под вооруженным конфликтом (здесь и далее курсив наш – А.М.), указанном в пункте 1 Постановления об объявлении амнистии, следует понимать противоборство между:

· вооруженными объединениями, отрядами, дружинами, другими вооруженными формированиями, созданными и действовавшими в нарушение законодательства РФ (далее – незаконные вооруженные формирования), и органами внутренних дел, подразделениями внутренних войск Министерства внутренних дел РФ, Вооруженных Сил РФ, других войск и воинских формирований РФ;

· незаконными вооруженными формированиями, созданными для достижения определенных политических целей;

· лицами, не входившими в незаконные вооруженные формирования, но участвовавшими в противоборстве» [66] .

Чуть позже тот же орган государственной власти определяет ситуацию несколько иначе: «РФ ведет антитеррористическую операцию, освобождая территорию Чеченской Республики от незаконных вооруженных формирований» [67] . Отметим, что в Конституции РФ нет термина «контртеррористическая операция».

Анализируя ситуацию в Чечне, Устинов В.В. считает, что на начальной стадии между РФ и этой республикой имел место внутригосударственный политический конфликт, нелегитимный по средствам и методам его реализации, переросший в стадии ответа федеральных властей в вооруженный конфликт немеждународного характера [68] .

Пытаясь обосновать предпринятые меры, их авторы настаивают на том, что на территории Чечни к моменту ввода на ее территорию федеральных войск уже был локальный вооруженный конфликт, расцениваемый по международному праву как вооруженный конфликт немеждународного характера, усугубившийся разгулом беззакония. И делают следующий вывод: в такой ситуации, согласно нормам международного права, Россия имела полное право реализовать свой суверенитет и исполнить «обязанность всеми законными средствами поддерживать или восстанавливать правопорядок в государстве или защищать национальное единство и территориальную целостность государства» [69] . Напомним, что в ситуации вооруженного конфликта, согласно Военной доктрине РФ, предполагается обязательное объявление чрезвычайного положения, чего не было сделано до сих пор. Так или иначе, как бы не квалифицировалась ситуация в Чечне с начала 1990-х годов, по своим характеристикам она подпадает под определение вооруженный конфликт по смыслу Военной доктрины РФ от 2000г.

«Правовой анализ чеченского конфликта позволяет определить его как внутренний конфликт, понимая под этим враждебное взаимодействие между государством и противостоящей ему оппозиционной группой или организацией, нацеленной на изменение, в том числе – и насильственными средствами, политической общности, политического режима или политических властей государства. С этих позиций чеченский конфликт по намерениям оппозиции с самого начала являлся политическим легитимным конфликтом, направленным на изменение политической системы России – политической общности российского государства. По характеру применяемых средств подобного рода оппозиционные федеральным властям насильственные действия в международной практике оцениваются как «мятеж» или «восстание» [70] .

Самый жестокий удар по позициям официальных властей РФ был нанесен в лондонском магистратском суде на Боу-стрит, на процессе «Правительство Российской Федерации против Ахмеда Закаева», судьей Тимоти Вокмэном, отказавшимся выдать А. Закаева. Отказ оказался мотивированным, во-первых, тем, что в РФ отсутствует независимое правосудие, и человек не может надеяться на беспристрастный суд. Во-вторых, потому, что в стране процветает расизм. В-третьих, в Чечне — не мятеж, не «антитеррористическая операция», а настоящая гражданская война, организованная самим же правительством страны, которое обязано войны предотвращать и гасить. В решении судьи заявлялось: «…Я не смог разделить мнение одного из свидетелей, который утверждал, что российское правительство проводило бомбардировки Грозного в рамках антитеррористической операции… Я вполне убежден, что события в Чечне в 1995 и 1996 годах в правовом отношении представляли собой внутренний конфликт. Более того, многие назвали бы это гражданской войной. Я основываю свой вывод на масштабе военных действий — интенсивные ковровые бомбардировки Грозного, в которых были убиты и ранены более 100 тысяч человек… Поскольку я убедился, что речь идет о внутреннем вооруженном конфликте, в отношении которого можно применить Женевские конвенции, я пришел к выводу, что те преступные деяния, которые совершались якобы с целью захватить часть территории Чечни с помощью оружия и оказания сопротивления властям, не являются преступлениями, за которые лицо может быть подвергнуто экстрадиции, поскольку деяния, совершенные в подобных обстоятельствах в данной стране, не считались бы преступными. На этих основаниях я отклоняю пункты обвинения» [71] .

Изначально кажется, что наблюдается диспропорция возможностей, как бы это на первый взгляд не казалось абсурдным. Государству отказано в праве защищать себя. Государство виновно не потому, что оно нарушает права человека (это могут делать повстанцы), а уже потому, что оно государство. Ведь именно на нем лежит обязанность обеспечения соблюдения прав человека во всех ситуациях. Права группы или организации, ведущих борьбу, оказываются зачастую более приоритетными, поскольку формы ответа со стороны собственно государства резко ограничены как международным, так и внутренним правом, а в отношении лиц, осуществляющих насилие, как они думают, таких ограничений не существует. Однако уже сейчас международное право позволяет достаточно эффективно контролировать действия государства, которые прямо или косвенно могли стать причиной всплеска насилия, воздействовать на такие действия или же предпринимать ответные (превентивные или карательные) меры в отношении государств, не соблюдающих общепризнанные международные принципы. Само государство, в случае избыточного (прежде всего, с точки зрения международного гуманитарного права и права прав человека) ответа на действия противостоящей стороны, может быть подвергнуто международному воздействию и принуждено в своих действиях придерживаться установленных стандартов [72] .

Непоследовательная позиция Москвы в отношении оценки событий в Чечне в рассматриваемый период до сих пор вынуждает руководство России давать объяснения по поводу принимаемых мер по погашению конфликта.

На официальном уровне РФ не раз заявляла о том, что критическая позиция ПАСЕ односторонне направлена против России и игнорирует многочисленные беспрецедентные по своей жестокости преступления чеченских бандформирований, которые следует квалифицировать как военные преступления и преступления против человечности, между тем, как уже указывалось выше, согласно Дополнительному Протоколу II, нормы гуманитарного права должны безусловно соблюдаться обеими сторонами конфликта. Такая позиция самой организацией объясняется главным образом тем, что Совет Европы, согласно своему Уставу и Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, возлагает ответственность за соблюдение прав человека полностью на государство-члена Совета Европы. В связи с чем Колосов Ю.М. предлагает довести до сведения бандформирований, что есть Второй Протокол, и информировать их о том, что они должны или не должны делать, ведь они даже могут не знать этого, а также довести до их сведения тот факт, что есть Конвенция 1968 г. о неприменимости сроков давности (имеется в виду Конвенция о неприменимости сроков давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества 1968г. – А.М.), что даже когда закончится этот конфликт и после этого пройдет 30, 40 лет, они все равно могут оказаться на скамье подсудимых, если будет доказана их вина в нарушении норм международного гуманитарного права [73] .

§2. Права человека в условиях правового режима чрезвычайного положения

В ситуации вооруженного конфликта, по общему правилу, предполагается ввод и поддержание правового режима чрезвычайного положения в районе конфликта [75] . На данном пункте хотелось бы остановится подробнее в связи с тем, что поддержание такого режима позволяет государствам принимать меры в отступление от своих обязательств по многим международно-правовым договорам в отношении ряда прав в чрезвычайных ситуациях, например во время войны или иного чрезвычайного положения, угрожающего жизни нации. Данная ситуация хорошо объясняется словами Ш.Л. Монтескье: «Опыт народов самых свободных… заставляет признать, что бывают обстоятельства, когда необходимо на некоторое время набросить покров на свободу, как некогда его набрасывали на статуи богов» [76] . Задача международных договоров в том числе состоит и в том, чтобы обязать государство свести данный процесс к минимуму.

К примеру, в ст.4 Пакта о гражданских и политических правах 1966г. разрешается «принимать меры в отступление от своих обязательств по настоящему Пакту только в такой степени, в какой это требуется остротой положения, при условии, что такие меры не являются несовместимыми с их другими обязательствами по международному праву и не влекут за собой дискриминации исключительно на основе расы, цвета кожи, пола, языка, религии или социального происхождения».

Справедливости ради отметим, что такие отступления должны отвечать следующим принципам:

2. официальное объявление чрезвычайного положения;

5. неприкосновенность некоторых прав. Отметим в связи с этим, что в Международном пакте нет явно выраженного запрещения отступать от процедуры осуществления законности, за исключением случаев смертной казни. В этом случае Протокол II 1977г. идет дальше Пакта;

Аналогичное положение содержится и в Европейской конвенции по защите прав человека и основных свобод 1950г. Именно официально зафиксированная ситуация военного или чрезвычайного положения может служить оправданием приостановления большинства соответствующих прав и свобод. Ст. 15 гласит: «В период войны или иного чрезвычайного положения, угрожающего существованию нации, любая из Высоких Договаривающихся Сторон может принимать меры в отступление от своих обязательств по настоящей Конвенции только в той степени, в какой это обусловлено чрезвычайностью обстоятельств при условии, что такие меры не противоречат другим ее обязательствам по международному праву».

С момента вступления Европейской Конвенции в силу государства-члены зарегистрировали свои оговорки о праве отступления по ст.15. Так, Великобритания сделала оговорку по ст.5 (о правилах задержания и ареста) в отношении применения Акта о предупреждении терроризма (1989г.). Правда, поводом к такой оговорке послужила констатация Европейским судом по правам человека нарушения Правительством Великобритании ст.5, заключавшегося в том, что без предъявления обвинений или предоставления соответствующих процедурных гарантий лица, подозреваемые в участии в «террористической» деятельности, были подвергнуты заключению под стражу (Дело «Броуган и др. против Великобритании» (1988г.) [78] .

Турция зарегистрировала свое право отступления от положений Конвенций в 1961г. в отношении всей своей территории. Впоследствии турецкое правительство аннулировало свое право отступления, но ввело новое, которое относится только к определенным городам и распространяется только на определенные периоды. Как видим, оговорки были сделаны государствами, затронутыми в той или иной степени ситуациями вооруженного противостояния внутри страны.

В другом источнике международного права, который относится и к РФ, и к РА, - Конвенции СНГ о правах и основных свободах человека от 26 мая 1995г., предусматривается, что«в период войны или иного чрезвычайного положения, угрожающего высшим интересам каждой из Договаривающихся Сторон, каждая из них может принять меры в отступление от своих обязательств, принятых по настоящей Конвенции, только в той степени, в какой это требуется серьезностью положения, при условии, что такие меры не противоречат другим ее обязательствам по международному праву и не влекут за собой дискриминации» [79] . Причем, ограничения, допускаемые по этой конвенции в отношении указанных прав и свобод, не должны применяться для иных целей, кроме тех, для которых они предусмотрены.

Следовательно, применение многих прав человека возможно лишь вне таких чрезвычайных ситуаций. Тем не менее, от обязательств по некоторым правам человека нельзя отступать ни при каких обстоятельствах. Их применение никогда не может быть приостановлено. Эти права образуют так называемое «неизменное ядро» прав человека и включают право на жизнь, запрещение пыток и негуманного или унижающего обращения, запрещение рабства, принцип nullum crimen sine lege и nulla poena sine lege, принцип запрещения придания обратной силы уголовным законам.

Принципиально важным является тот факт, что в так называемое «неизменное ядро» прав человека, от обязательств по которым нельзя отступать ни при каких обстоятельствах, не входит целый ряд норм, которые предусматриваются международным гуманитарным правом. Речь идет, в частности, об обязательстве предоставлять защиту и оказывать помощь раненым, ограничениях на применение силы органами безопасности и охраны правопорядка, о судебных гарантиях.

ГЛАВА 3. УГОЛОВНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА НАРУШЕНИЕ НОРМ МЕЖДУНАРОДНОГО ГУМАНИТАРНОГО ПРАВА

§ 1. Нарушения норм международного гуманитарного права и внутригосударственное законодательство

быть осужденным за убийство одного человека,

Под влиянием меняющихся международных условий, определяющих нормотворческую деятельность, существенно возросло число правовых документов, особенно тех, которые касаются гуманитарного права и международных стандартов в области прав человека. Растущая озабоченность общественности по поводу грубых нарушений прав человека во многом обусловила политический стимул для создания Международного уголовного суда.

В настоящее время основная проблема состоит в том, как обеспечить соблюдение правовых гарантий, устанавливаемых международным гуманитарным правом с целью защиты жертв вооруженных конфликтов, и эффективно пресекать многочисленные нарушения гуманитарных норм. Особое значение для соблюдения и принуждения к соблюдению норм международного гуманитарного права, как этого требуют все Женевские конвенции, приобретает уголовная ответственность физических лиц, совершивших или приказавших совершить серьезные нарушения гуманитарных норм, а также уголовная ответственность командиров за непринятие мер по предотвращению и пресечению нарушений, совершенных их подчиненными.

Первостепенное значение для роста уважения к международному праву имеет чуткость совести цивилизованных народов. Ведь если явные и постоянные нарушения общепризнанных обязательств, вытекающих из основных принципов международного права, будут встречать безразличное отношение, и если будет допущено, что они стали средством для злостного нарушителя приобрести и закрепить за собой плоды неправомерных в международных отношениях действий, то международное право, как предсказывал американский исследователь Ч. Хайд, потеряет свою силу [81] . Пожалуй, наиболее тревожная тенденция сегодня заключается в растущем пренебрежении к международным нормам. Наряду с гражданскими лицами, подвергающимися жестоким нападениям, объектом подобных нападений становятся и миротворцы, которых иногда используют также в целях манипулирования международным общественным мнением.

Как только станет ясно, что международное сообщество более не будет мириться с такими чудовищными деяниями и будет привлекать к ответственности и выносить соответствующие наказания главам государств и военноначальникам, а также рядовым военнослужащим или ополченцам, те, кто подстрекает к геноциду, осуществляет кампании этнических чисток, убийства, изнасилования и зверства в отношении гражданских лиц во время вооруженного конфликта или использует детей в варварских медицинских экспериментах, уже не смогут легко находить себе пособников.

В целях реализации принципа уголовного преследования в Женевских конвенциях и предусмотрено обязательство государств по имплементации норм о серьезных и иных нарушениях международного гуманитарного права в национальном законодательстве. Одновременно закреплен и принцип универсальной юрисдикции, обязывающий каждое государство разыскивать виновных лиц и предавать их суду независимо от их гражданства и места совершения преступления.

Эти обязательства, не зафиксированные в Дополнительном Протоколе II применительно к внутригосударственным вооруженным конфликтам, тем не менее, введены многими европейскими государствами в свои УК. Уголовная ответственность за серьезные нарушения норм международного гуманитарного права независимо от характера вооруженного конфликта устанавливается в Бельгии, Испании, Швейцарии, во всех скандинавских странах, Канаде и некоторых других. Полный перечень серьезных нарушений международного гуманитарного права независимо от характера вооруженного конфликта содержит новый УК Республики Беларусь (1999г.) и Республики Таджикистан (1998г.). Португалия сделала такую оговорку в своем уголовном законодательстве: каждый из военнослужащих, «совершивших любое действие, порицаемое международными Конвенциями, к которым она присоединилась», будет наказан «если только данные действия не были необходимы для успешного выполнения военных операций». Закон Великобритании о Женевских Конвенциях 1957 года предполагает общее наказание за все серьезные нарушения, перечисленные в Женевских Конвенциях и фактически ссылается на весь перечень нарушений, данный в каждой из Конвенций.

На сегодняшний день приверженность РФ соблюдению обязательств по Женевским конвенциям 1949г. и Дополнительным Протоколам к ним 1977г. в объективной форме выразилась всего лишь в издании приказа Минобороны № 93. Этот приказ представляет собой объемную книгу, в которую вошли тексты четырех Женевских конвенций, двух Дополнительных Протоколов, а во вступительной части, содержащей самую суть приказа, всем – от министра обороны до рядового вменяется в обязанность неукоснительно следовать предписаниям опубликованных документов. Но проблема состоит в том, что приказ-то издали, а до сведения командиров всех рангов он не доводится и плохо изучается даже в военных академиях. К тому же нормативная сила приказа Министерства Обороны не отражает той обязательной силы, которая должна быть придана вышеназванным документам. Отметим, что Закон РФ от 22.01.93г. «О статусе военнослужащих» также включает адресованную военнослужащим обязанность «соблюдать нормы международного права в военной области, принятые РФ».

Что касается УК РФ [82] , то он не содержит полного перечня серьезных нарушений международного гуманитарного права, совершение которых было бы запрещено под угрозой наказания. Однако в нем предусмотрены несколько деяний, запрещаемых Женевскими конвенциями 1949г. и Дополнительными протоколами к ним 1977г., совершение которых влечет уголовную ответственность. Так, в ст.356 УК запрещается под угрозой наказания жестокое обращение с военнопленными или гражданским населением, депортация гражданского населения, разграбление национального имущества на оккупированной территории, применение в вооруженном конфликте средств и методов, запрещенных международными договорами РФ. Уголовно наказуемы и действия, направленные на полное или частичное уничтожение национальной, этнической, расовой или религиозной группы путем убийства членов этой группы, причинение тяжкого вреда их здоровью, насильственное воспрепятствование деторождению, принудительная передача детей этой группы другой группе, насильственное переселение либо создание иных условий жизни в целях полного или частичного физического истребления - геноцид (ст. 357). Причем, что немаловажно, к лицам, совершившим вышеперечисленные деяния (против мира и безопасности человечества), сроки давности не применяются.

Уголовное законодательство РА пошло несколько иным путем. В УК РА [83] запрещается совершение как вышеперечисленных деяний, так и приведен гораздо более впечатляющий перечень серьезных нарушений международного гуманитарного права во время вооруженных конфликтов. Так, в отражение ст.12 Дополнительного Протокола II, запрещающей использование не по назначению отличительных знаков Красного Креста и Красного Полумесяца, охраняемых и пользующихся уважением при всех обстоятельствах, ст. 397 предусматривает наказание для лиц, использующих их незаконно. Предусмотрена также ответственность командиров за бездействие или отдачу преступного приказа, направленного на совершение серьезных нарушений международного гуманитарного права, во время вооруженного конфликта (ст. 391), и что самое главное, за отдачу подчиненному приказа «не оставлять никого в живых». Напомним, запрет такого приказа закреплен в ст.4 Дополнительного Протокола II.

Под серьезными нарушениями норм международного гуманитарного права во время вооруженных конфликтов в РА понимается совершение в отношении лиц, пользующихся защитой во время военных действий по смыслу Дополнительного протокола II, деяний прямо запрещенных ст.3 Женевских конвенций и статьями Дополнительного протокола II [84] (ст. 390), а также не вызванное военной необходимостью произвольное уничтожение или присвоение имущества в больших масштабах. Запрещены также нападения неизбирательного характера, поражающие гражданское население или гражданские объекты, если очевидно, что такое нападение приведет к чрезмерным потерям среди гражданских лиц или причинит чрезмерный ущерб гражданским объектам. Как видим, по законодательству РА вышеназванные деяния наказуемы, если причинение повреждений чрезмерно для достижения конкретного и непосредственного военного превосходства. Данная формулировка оставляет место для расширительного, а иногда и произвольного толкования такого критерия, как чрезмерность. Напомним, что в Протоколе II такие действия запрещены, если они влекут нанесение тяжелого вреда населению.

К концу XX-го века международное сообщество наконец-то осознало крайнюю необходимость создание международной судебной инстанции, под юрисдикцию которой бы подпадали лица, совершившие серьезные нарушения норм международного гуманитарного права.

§2. Международный уголовный суд

«Преступление молчания» необходимо предотвратить.

В лице определенной инстанции - на основе достоверной

информации – должны быть сделаны независимые от

За прошедшие 50 лет имело место много случаев преступлений против человечности и военных преступлений, за которые никто из физических лиц не был привлечен к ответственности. В Камбодже в 70-х годах красные кхмеры, по оценкам, убили два миллиона человек. Во время вооруженных конфликтов в Мозамбике, Либерии, Сальвадоре и других странах погибло огромное число гражданских лиц, в том числе вселяющее ужас число безоружных женщин и детей. Массовые убийства гражданских лиц продолжаются в Алжире и районе Великих озер в Африке. Как справедливо заметил Ф.Ф. Мартенс, «…междоусобная война всегда гораздо больше вызывает у воюющих чувство ненависти и возбуждает страсти, чем война между независимыми народами» [86] . Все чаще и чаще приходится признавать, что человеческие возможности совершать зло не знают границ.

Как показывает опыт, в ситуациях, сопряженных с этническим конфликтом, насилие порождает дальнейшее насилие; одно убийство влечет за собой следующее. Гарантия того, что по меньшей мере некоторые лица, совершающие военные преступления или геноцид, могут быть привлечены к ответственности, является сдерживающим фактором и повышает вероятность прекращения конфликта. «Не может быть мира без справедливости, справедливости - без права, предметного права - без суда, который решает, что справедливо и законно в тех или иных обстоятельствах» [87] .

Так, в надежде ускорить окончание насилия и предотвратить его возобновление в течение нынешнего десятилетия были созданы два специальных международных уголовных трибунала, один по бывшей Югославии, а другой по Руанде [88] . Не останавливаясь подробно на деятельности этих трибуналов, отметим лишь, что при создании Трибунала по бывшей Югославии, в процессе обсуждения на Ассамблее ООН, возник вопрос применения норм гуманитарного права в отношении конфликта немеждународного характера, каким можно признать конфликт, происшедший на территории бывшей Югославии. Представитель США, аргументируя позицию участников совещания, заявил, «что законы и обычаи войны, о которых идет речь в статье 3, включают в себя все обязательства в соответствии с соглашениями в области гуманитарного права, действующие на территории бывшей Югославии на момент совершения актов, в том числе с общей статье 3 Женевских конвенций 1949 года и Дополнительными протоколами 1977 года к этим Конвенциям» [89] . Таким образом, было признано, что нормы международных преступлений, определенные Женевскими конвенциями, имеют универсальный характер, экстерриториальный и обязательный по своему применению независимо от обстоятельств совершения нарушения. Уставом Международного трибунала по Руанде (ст.4) также предусматривается осуществление уголовного преследования лиц, ответственных в том числе за нарушения ст.3 Женевских конвенций и Дополнительного Протокола II. Важна и другая официальная позиция этого международного уголовного трибунала, установившего, что военные преступления в ходе немеждународных вооруженных конфликтов могут совершаться как военнослужащими, так и гражданскими лицами: «Можно считать достаточно твердо установленным, по меньшей мере, со времени Токийских процессов, что гражданские лица могут привлекаться к ответственности за нарушения международного гуманитарного права. Хирота, бывший МИД Японии, был осужден в Токио за преступления совершенные во время резни в Нанкине… Другие процессы, проходившие после Второй мировой войны, недвусмысленно говорят о том, что гражданские лица, в тех случаях, когда они связаны с одной из сторон в конфликте, несут персональную уголовную ответственность за военные преступления. Кроме того, в пользу привлечения гражданских лиц к ответственности за нарушения права войны говорит та гуманитарная задача, выполнить которую призваны Женевские конвенции и Дополнительные Протоколы к ним, а именно – защита жертв войны от жестокостей» [90] .

Учреждение специальных трибуналов немедленно повлекло за собой вопрос о «выборочном правосудии». Почему не был учрежден трибунал по военным преступлениям, скажем, в связи с массовыми убийствами в Камбодже?

Для устранения недостатков, присущих специальным трибуналам, и в подтверждение того, что одной из главных целей Организации Объединенных Наций является обеспечение повсеместного уважения прав человека и основных свобод людей во всем мире, а также того, что совершение серьезных преступлений, вызывающих озабоченность всего международного сообщества, не должно оставаться безнаказанными, в 1998г. был подписан Статут Международного уголовного суда. Функционирование последнего началось с 1 июля 2002 года. Одним из самых важных принципов деятельности Суда является комплементарность, т.е. его дополнительный характер по отношению к национальным судам. Это означает, что Международный уголовный суд не будет подменять собой национальное правосудие. Отдельные государства по-прежнему должны соблюдать свои обязательства по Женевским конвенциям и прочим международным соглашениям, в соответствии с которыми им надлежит добиваться судебного преследования тех, кто совершил военные преступления и иные тяжкие нарушения прав человека, в рамках национальной судебной системы. Если эти обязательства не будут нарушены, то и у Международного уголовного суда не будет оснований посягать на их суверенитет. За исключением случаев геноцида, которые, как было предложено, должны быть «изначально» подсудны Международному уголовному суду, он будет дополнять работу национальных судебных систем, принимая к рассмотрению только такие дела, где отправление правосудия национальными судами «неэффективно или недостижимо». Неэффективность в данном случае означает нежелание по тем или иным причинам привлекать к ответственности в рамках внутригосударственной судебной системы лиц, совершивших запрещаемые международным гуманитарным правом деяния. Недостижимость правосудия предполагает невозможность привлечения этих лиц ввиду разрушения (отсутствия) этой системы.

Под юрисдикцию этого суда будет подпадать любое лицо, обвиняемое в совершении предусматриваемых этим документом преступлений, не зависимо от своего положения или социального статуса. Причем никакой коллизии норм внутреннего законодательства, предоставляющих иммунитет определенной категории лиц, и положениями Статута в этой части нет. Так, в частности, Конституция РФ, а именно ч. 4 ст. 15 прямо говорит о том, что «общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». К тому же ч. 1 той же статьи констатирует, что «Конституция Российской Федерации имеет высшую юридическую силу, прямое действие и применяется на всей территории Российской Федерации». Таким образом, Конституция РФ отдает приоритет международному праву и международным договорам, ратифицированными Россией и Советским Союзом. Отметим, что именно на аналогичные нормы своих конституций сослались при ратификации Римского статута ряд государств Центральной и Восточной Европы, Италия и некоторые другие страны.

Таким образом, «отныне все потенциальные лидеры вооруженных группировок должны знать, что в зависимости от развития конфликта может быть учрежден международный трибунал, перед которым предстанут те, кто нарушает законы войны и гуманитарное право... Теперь будет презюмироваться, что каждый знает содержание основополагающих положений международного уголовного права; защитный аргумент о том, что подозреваемым не было известно о правовых нормах, не будет признаваться» [91] .

В Статуте Международного Уголовного Суда содержится перечень серьезных нарушений, совершенных в период немеждународных вооруженных конфликтов (п. «с» и «е» ст. 8 Статута о военных преступлениях). Под военными преступлениями, совершенными в период вооруженного конфликта немеждународного характера, признаются серьезные нарушения статьи 3, общей для четырех Женевских конвенций от 12 августа 1949 года, совершенных в отношении лиц, не принимающих активного участия в военных действиях, включая военнослужащих, сложивших оружие, и лиц, выведенных из строя в результате болезни, ранения, содержания под стражей или по любой другой причине, а именно:

1. посягательство на жизнь и личность, в частности убийство в любой форме, причинение увечий, жестокое обращение и пытки;

2. посягательство на человеческое достоинство, в частности оскорбительное и унижающее обращение;

4. вынесение приговоров и приведение их в исполнение без предварительного судебного разбирательства, проведенного созданным в установленном порядке судом, обеспечивающим соблюдение всех судебных гарантий, которые по всеобщему признанию являются обязательными.

В Статуте опять-таки сделана оговорка о неприменимости этих норм к случаям нарушения внутреннего порядка и возникновения напряженности, таким, как беспорядки, отдельные и спорадические акты насилия или иные акты аналогичного характера. «Он применяется в отношении вооруженных конфликтов, которые имеют место на территории одного из государств-участников, когда идет длительный вооруженный конфликт между правительственными властями и организованными вооруженными группами или между самими такими группами» [92] . (Напомним, что такая формулировка вооруженного конфликта немеждународного характера содержалась в ст.3 Женевских конвенций, а в Дополнительном Протоколе II к ним использовалась более узкая).

Наказуемо также умышленное нанесение ударов по «покровительствуемым лицам или объектам», в частности гражданскому населению; разграбление города или населенного пункта, даже если он взят штурмом, а также уничтожение или захват имущества неприятеля, за исключением случаев, когда такое уничтожение или захват настоятельно диктуются обстоятельствами конфликта. Подпадают под юрисдикцию Суда также лица, совершившие любые виды сексуального насилия, представляющие собой грубое нарушение статьи 3, общей для четырех Женевских конвенций, а также отдавшие распоряжение о перемещении гражданского населения по причинам, связанным с конфликтом, если только этого не требуют соображения безопасности соответствующего гражданского населения или настоятельная необходимость военного характера. В соответствии со Статутом, наступает ответственность и за набор или вербовку детей в возрасте до пятнадцати лет в состав вооруженных сил или групп или использование их для активного участия в боевых действиях. Наказуемо также причинение лицам, которые находятся во власти другой стороны в конфликте, физических увечий или совершение над ними медицинских или научных экспериментов любого рода, которые не оправданы необходимостью медицинского, зубоврачебного или больничного лечения соответствующего лица и не осуществляются в его интересах, и которые причиняют смерть или серьезно угрожают здоровью такого лица или лиц. В Статуте еще раз зафиксирован запрет заявлений о том, что пощады не будет. Все вышеназванные деяния считаются нарушениями правил и обычаев ведения войны.

Отметим, что оценка конфликта как немеждународного вооруженного не обязательно ведет к квалификации совершенных в его условиях преступных деяний именно как военных преступлений [93] .

Оговорка, употребляемая в большинстве документов по международному гуманитарному праву о том, что ничто в их положениях не затрагивает ответственности правительства за поддержание или восстановление закона и порядка в государстве или за защиту единства и территориальной целостности государства всеми законными средствами, нашла свое место и в Статуте.

Сама насильственная деятельность государства против гражданского населения запрещена международными соглашениями и четко определена как «военные преступления» и как «преступления против человечности». Позволю не согласиться с заявлением Б. Ганора о том, что «в то время как эти запреты ведут к международной делегитимизации использования насилия против гражданского населения военным персоналом и политическими лидерами, все еще остается пробел в отношении использования насилия против гражданского населения организациями или отдельными лицами по политическим основаниям» [94] . В п.2 ст.7 Статута преступления против человечности определяются как любое из предусмотренных в этой статье деяний, которые совершаются в рамках широкомасштабного или систематического нападения на любых гражданских лиц, если такое нападение совершается сознательно. Там же говорится, что «нападение на любых гражданских лиц» означает устойчивое поведение, связанное с многократным совершением деяний, указанных в п.1, против любых гражданских лиц, предпринимаемых в целях проведения политики государства или организации, направленной на совершение такого нападения, или в целях содействия такой политике.

Говоря о проблемах уголовного преследования террористов применительно к ситуации на Северном Кавказе, необходимо отметить, что в конце 1999г. Министерство юстиции России на основании объективных данных, свидетельствующих об использовании чеченскими террористами наемников, нарушении ряда общепризнанных международно-правовых норм, в числе которых назывались Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах, Европейская конвенция о защите прав и основных свобод и Европейская конвенция о запрете пыток и других жестоких и бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания, предложило, «поскольку международное гуманитарное право применительно к ситуации в Чечне не располагает механизмом, устанавливающим международную ответственность для лиц, виновных в совершении там преступлений», для решения «вопроса о привлечении к ответственности Ш. Басаева, Хаттаба и др.» создать «специализированный международный трибунал по примеру трибуналов по Югославии и Руанде». Данная инициатива не нашла поддержки во властных структурах, и соответственно, осталась без продолжения.

Судя по неспешности, особого энтузиазма в официальных структурах РФ идея ратификации Статута Международного уголовного суда не вызывает. Видимо, Россия имеет намерения бороться с нарушениями норм своими силами. Так, в заявлении Президента РФ В.В. Путина от 13.04.2000г. говорилось: «Все факты нарушения прав человека и злоупотреблений в ходе контртеррористической операции в Северо-Кавказском регионе РФ, кем бы они ни совершались, тщательно расследуются и, в случае подтверждения, виновные будут наказаны по всей строгости закона» [95] .

Приходится признать, что, несмотря на то, что нации живут сегодня в условиях существования международной уголовной юрисдикции, которую они сами и создали, их слова пока расходятся с делами, по крайней мере в части ратификации подписанного ими же Статута МУС.

«Создание международного уголовного суда вселяет надежду на торжество справедливости во всем мире. Это простая и благородная мечта. Мы близки к ее достижению. Мы сделаем все, что от нас зависит, для того чтобы она в полной мере воплотилась в жизнь. Мы просим вас внести свой вклад в эту борьбу, направленную на обеспечение того, чтобы ни один правитель, ни одно государство, ни одна хунта и ни одна армия где бы то ни было не могли нарушать права человека безнаказанно. Лишь тогда невинные жертвы войны и конфликтов в далеких уголках мира будут знать, что они также могут жить спокойно, находясь под защитой правосудия; что они тоже имеют права и что те, кто нарушает эти права, будут наказан» [96] .

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Современное международное право, выступая против произвола и насилия в международных отношениях, выступает против произвола и насилия в отношении человека, налагая на государства обязанность принять все возможные меры в целях утверждения достоинства человеческой личности, обеспечивая его основные права и свободы. Как видно из вышеизложенного, гарантирование соблюдения и защита прав человека в период вооруженного конфликта – одна из наиболее сложных задач, стоящих перед государством. Задача государства – охранять демократические свободы эффективно, используя пропорциональные и своевременные меры предупреждения, пресечения и разрешения насильственного конфликта.

Приходится констатировать тот факт, что человек постоянно ведет войны, но как это не парадоксально, стремиться в то же время распространить на свое «право убивать» действие кодекса чести [97] . Но можно ли придать гуманный характер тому, что по сути антигуманно? Создание комплекса норм, регулирующих вооруженные конфликты немеждународного характера, как раз стало попыткой мирового сообщества ответить на этот вопрос, а именно: хотя бы минимально гуманизировать конфликт в случае, когда международно-правовые принципы и нормы предотвращения войны оказались бессильны. Не одобряя по сути само ведение вооруженной борьбы, нормы международного гуманитарного права в своей основе призваны обеспечить равновесие между военной необходимостью и гуманностью. Можно сказать, что некоторые нормы этого права представляют собой компромисс между военной необходимостью и требованиями гуманности.

Изучив нормативно-правовую базу, практические материалы в свете рассматриваемой тематики, мы пришли к следующим выводам:

· В настоящее время вопросы обеспечения и защиты прав человека, в том числе и в условиях вооруженных конфликтов различного характера, международным сообществом уже не рассматриваются как внутреннее дело государств, хотя на национальном уровне все еще наблюдается недооценка роли международного права.

· Отчетливо прослеживается тенденция перерастания столкновений внутреннего характера в региональные конфликты, охватывающие целые зоны, превращающиеся в международные и приобретающие хроническую форму.

· Одной из наиболее тревожных особенностей таких новых конфликтов стало то, что гражданские лица уже не просто случайно попадают под перекрестный огонь – они становятся жертвами преднамеренных нападений по причине своей принадлежности к какой-либо группе населения. Тяжелые испытания, которым подвергается гражданское население, и дестабилизация целых регионов увеличивают необходимость военного вмешательства для восстановления мира и безопасности.

· Особенностью норм международного гуманитарного права, применяемых в условиях внутренних вооруженных конфликтов, является то, что эти нормы не определяют легитимности этого вооруженного конфликта применительно к его участникам, а имеют лишь дело с самим событием вооруженного столкновения, независимо от причин его возникновения, правового статуса его участников и возможности его оправдания.

· Международное гуманитарное право, примыкая к «праву прав человека», остается самостоятельной отраслью в силу того, что оно регулирует поведение субъектов в особой ситуации, связанной с военным конфликтом, а следовательно, с регламентацией военных действий таким образом, чтобы смягчить их жестокость и обеспечить гуманитарные стандарты в отношении воюющих, раненых, больных, военнопленных, а также гражданского населения.

В связи с необходимостью большей обеспеченности гарантий безопасности гражданского населения, а также лиц, (больше) не принимающих по тем или иным причинам участия в вооруженном конфликте, на наш взгляд, необходимо:

· Активизировать работу по ознакомлению и разъяснению норм Женевских Конвенций 1949г., Дополнительного Протокола II 1977г. к ним, Европейской конвенции по защите прав человека и основных свобод 1950г., Международного пакта о гражданских и политических правах 1966г. широкому кругу лиц, а также по изданию официальных переводов документов и рекомендаций Совета Европы, способствовать совершенствованию механизмов доведения до сведения содержания этих документов, в первую очередь, среди работников правовой и военной сферы (так как ответственность за соблюдение прав человека возлагается на государство-члена международной организации).

· Предусмотреть большее число составов преступлений, представляющих собой серьезные нарушения положений Женевских конвенций 1949г. и Дополнительного протокола II к ним 1977г. в УК РФ, и постараться избежать размытости формулировок.

· Для усиления гарантий наказуемости лиц, нарушающих нормы международного гуманитарного права, активизировать работу по ратификации Статута Международного уголовного суда как в РФ, так и в РА, так как человеческие возможности творить зло не знают границ.

· Сформулировать более конкретные критерии, содержащиеся в международных договорах, в части разграничения вооруженного конфликта и пограничных с ним ситуаций для более эффективной защиты прав человека.

· Конкретизировать термины, употребляемые во внутригосударственном законодательстве РФ, в частности в УК (определение терроризма) и в Военной доктрине РФ (точнее сформулировать критерии квалификации той или иной ситуации как вооруженного конфликта), в соответствии с международными договорами, которые подписала Россия.

Список использованной литературы:

международном праве // Советский ежегодник международного права. М.: Издательство АН СССР. 1959г.

международном праве // Московский журнал международного права. № 2. 1994г.

[1] Современные войны. Гуманитарные проблемы. МККК. М. 1990г. С.45

[2] Петровский В.Ф. Стратегия и инструменты урегулирования конфликтов. Независимая Газета от 20.04.2000.Оригинал: http://world.ng.ru/dipcorpus/2000-04-20/3_conflicts.html

[3] Блищенко И.П. Немеждународный вооруженный конфликт и международное право. Советское государство и право. №11.1973г.

[4] Гассер Х.-П. Международное гуманитарное право. Введение. М.: МККК. 1995г.

[5] Фуркало В.В. Международно-правовая защита гражданского населения в условиях вооруженных конфликтов. Киев: Наукова думка. 1986г.

[6] Современные войны. Гуманитарные проблемы. М. 1990г. С. 11

[7] М.Т. Цицерон. Речи. В 2-х томах. Т.2. М. 1993г. С.86

[8] Ханс Йонас. Принцип ответственности. Франкфурт. 1979, С. 32

[9] Dupuy R. J. and Leonetti A. La notion de conflict armé à caractére non international. in Cassese A. (ed.). The New Humanitarian Law of Armed Conflict. Editoriale scientifica. Naples. 1971. Р. 48

См. также G. Aldrich. The laws of war on land. American Journal of International Law. Vol. 94. N.Y. 2000. Р. 62. «Реальность может быть запутанной, а вооруженные конфликты в реальном мире не всегда точно укладываются в две категории: международные и немеждународные, на которые их разделило международное гуманитарное право».

[10] «Трудно cформулировать законные критерии, по которым можно отличить международные войны от внутренних, и нежелательно иметь избирательные правила права войны для двух типов конфликта». Detter I. The Law of War. Cambridge University Press. London. 2002. Р. 49.

[11] Warbick C. and Rowe P. The International Criminal Tribunal for Yugoslavia: The decision of the Appeals Chamber on the interlocutory appeal on jurisdiction in the Tadic case. International & Comparative Law Quarterly. Vol. 45. London. 1996. Р. 698.

[12] «Различие между международными войнами и внутренними конфликтами фактически больше не является логичным или совместимым с духом гуманитарного права, такого, каким его знают сегодня. Одно из последствий ядерной патовой ситуации заключается в том, что сейчас большинство международных конфликтов проходит под видом внутренних конфликтов, которые в основном имеют скрытую форму или протекают не очень интенсивно. Лицемерное признание этого различия лишь сводит на нет гуманитарную цель права войны в большинстве случаев происходящих сейчас войн». Reisman W. and Silk I. Which law applies to the Afghan conflict?». American Journal of International Law. Vol. 82. N.Y. 1988. Р. 465.

[13] Pictet J.(ed.) Commentaries on the Geneva Conventions of 12 August 1949. Vol. III: Geneva Convention relative to the Treatment of Prisoners of War. ICRC. Geneva. 1960. Р. 31.

[14] Farer T. The humanitarian laws of war in civil strife: Towards a definition of international armed conflict. Revue Belge du Droit International. Brussels. 1971. Р. 26

[15] Prosecutor v. Tadic. IT-94-1-AR72, Decision on the Defence Motion for Interlocutory Appeal on

Jurisdiction. Hague. 2 October 1995. Рara 70. рабочий документ МККК.

[16] The Geneva Conventions of 12 August 1949. Commentary. IV Geneva Convention Relative To the Prоtection of Civilian Persons in Time of War. Geneva. 1958. Р.29

[17] См.: Кальсховен Ф. Ограничения методов и средств ведения войны. М.: МККК. 1994г. С.3 (сам Кальсховен не разделяет эту позицию – А. М.).

[18] Ст.5 Декларации о защите женщин и детей в чрезвычайных обстоятельствах и во время войны 1974г. здесь и далее тексты международных договоров, как бы они не назывались, цитируются из Т.2. Действующего международного права в 3-х томах // Сост. Ю.М. Колосов и Э.С. Кривчикова. — М.: Московский независимый институт международного права. 1997.

[19] Этот параграф гласил: «Когда в случае вооруженного конфликта немеждународного характера одна или другая сторона или обе стороны извлекают выгоду из участия в конфликте вооруженных сил, предоставляемых третьей стороной, участвующие в конфликте стороны должны в полном объеме соблюдать международное гуманитарное право, применимое в период вооруженных конфликтов международного характера». ICRC. Report on the Work of the Conference of Government Experts. Geneva. 1971. Para. 284.

[20] Предлагалось применять в полном объеме международное гуманитарное право к внутренним конфликтам, когда в поддержку обеих сторон вмешиваются третьи государства. Там же.

[21] См. Акты дипломатической конференции по вопросу о подтверждении и развитии гуманитарного права, применяемого в период вооруженных конфликтов. Краткие отчеты пленарных заседаний Конференции (CDDH/ SR.10). М. 1978. С. 91.

[22] Boelaert-Suominen S. «Grave breaches, universal jurisdiction and internal armed conflict: Is customary law moving towards a uniform enforcement mechanism for all armed conflicts?». Journal of Conflict and Security Law. Vol. 5. No. 63. Geneva. 2000. Аt section 5.

[23] В настоящее время Протокол II ратифицирован большинством государств мира (168 государств на 31 декабря 1999 г.).

[24] Brian M. Jenkins. International terrorism: a new mode of conflict. Research paper. L.A., California. 1974. С. 29

[25] Термин «правительство» употребляется в данном контексте не в узком смысле, обозначая высший орган исполнительной власти, а систему государственных органов, прежде всего законодательных и исполнительных, и соответствующих должностных лиц.

[26] См.: Doswald-Beck L., Vite S. Le droit international humanitaire et le droit des droits de l'homme // RICR. № 800. Geneva. Mars—Аvril 1993. P. 105.

[27] Гассер Х.П. Запрет на акты террора в международном гуманитарном праве. М.: МККК. 1994г. С. 12-13

[28] Cosovo Report of the Independent International Commission on Cosovo. L.:Oxford University Press. 2000. P.208

[29] См. подробнее Boaz Ganor. Defining Terrorism: Is One Man’s Terrorist Another Man’s Freedom Fighter? //http://www.ict.org.il/articles. С. 92

[31] Гассер Х.П. Указ.соч. С. 7-8

[32] В международных вооруженных конфликтах комбатанты имеют «право принимать непосредственное участие в военных действиях». Дополнительный протокол I, ст. 43 (2).

[33] W. Solf. «Problems with the application of norms governing interstate armed conflict to non-internationаl armed conflict». Georgia Journal of International and Comparative Law. Vol. 13. Atlanta. 1983. РР. 291-292.

[34] Согласно Фэреру Т., если наказание комбатанта, участвующего во внутреннем конфликте, ограничено арестом, то условия и форма ареста могут приближаться к варварским без явного нарушения общей статьи 3 и, несмотря на более полную защиту, которая была бы предоставлена военнопленным в соответствии с третьей Женевской конвенцией в равных обстоятельствах в случае международного конфликта. Columbia Law Review. Vol. 71. Washington. 1971. PP. 39-40.

[35] К примеру, смертный приговор не выносится лицам, которые в момент совершения правонарушения не достигли восемнадцатилетнего возраста, и не приводится в исполнение в отношении беременных женщин и матерей, имеющих малолетних детей. П.4 ст. 6 Протокола II.

[36] См. ст. 4 (А) третьей Женевской конвенции, особенно ст. 4 (А) (2), которая содержит требование о том, что это должны быть лица из числа личного состава ополчения, которые имеют во главе лицо, ответственное за своих подчиненных, имеют определенный и явственно видимый издали знак, открыто носят оружие и соблюдают в своих действиях законы и обычаи войны.

[37] Conference of Government Experts on the Reaffirmation and Development of International Humanitarian Law Applicable in Armed Conflicts. Geneva. 3 May-3 June 1972. Commentary. Vol. II. Р. 49.

[38] Кассесе А. Соблюдение гуманитарных норм в немеждународных вооруженных конфликтах. М.: МККК. 1990г. С.125

[39] Http\\www. Washington ProFile, the independent information and analytics from USA.com. 30.04.03

[40] Wilkinson P. Terrorism & Liberal State. Second edition. MacMillan, Basingstoke and London. 1986. P. 164.

[41] Бжезинский З. Великая шахматная доска (Господство Америки и ее геостратегические императивы). М. 1994г. С.152

[42] Еженедельник «Экономист». №11. Лондон. 1977 г.

[43] Гефтер А.В. Европейское международное право. СПБ. 1880. С. 6

[44] Ремарчук В.Н. Некоторые аспекты использования армии в урегулировании конфликтов в постсоветском пространстве. Минск. 1998г. С. 12

[45] Указ Президента РФ от 10 января 2000 г. №24 «О концепции национальной безопасности РФ»//Собрание законодательства РФ от 2000. №2. Ст.170

[46] Ж.Ж. Руссо. Об общественном договоре. Цит. по Толстых В.Л. Международное право. М. 2002г. С. 182

[47] Отрывки из годового доклада Генерального секретаря о работе ООН за 1998 год. Главная страница ООН. С.9

[48] Из Доклада Генерального секретаря о работе Организации A/54/1 - Превентивная дипломатия и установление мира от 31 авг. 1999 г. Доклады Генерального секретаря ООН. Главная страница ООН. С.2

[49] Prosecutor v Kunarac et al. IT-96-23/1-A. Judgement. 12 June 2002. para. 56. МККК. Рабочий документ

[50] Першиц А.И., Семенов Ю.И., Шнилерман В.А. Война и мир в ранней истории человечества: В 2т./ Институт этнологии и антропологии РАН. М., 1994. Т. 1. С. 56

[51] Блищенко И.П. Немеждународный вооруженный конфликт и международное право. Советское государство и право. 1973г., №11. С. 131

[52] См.: Шиндлер Д. Международный комитет Красного Креста и права человека. M.: МККК. 1994. С. 6

[53] Международный Комитет Красного Креста. Рабочий документ: настоящее исследование представлено МККК в качестве справочного документа для оказания помощи Подготовительной комиссии в ее работе по установлению элементов преступлений для Международного уголовного суда.18.06.1999г. С.19

[54] Prosecutor v. Tadic. IT-94-1-AR72. Decision on the Defence Motion for Interlocutory Appeal on Jurisdiction, 2 October 1995. Рara 70. МККК. Рабочий документ. С. 19-20

[55] Словарь по правам человека. Под ред. Альберта Джей Джонгмана и Алекса Пи Шмида. М. 1996г. С. 5

[56] Внутренние беспорядки – ситуация, когда государство применяет силу в целях сохранения или восстановления правопорядка и законности.

Внутренняя напряженность – превентивное применение государством силы в целях сохранения мира и законности.

[57] Опасность приравнивания партизанской борьбы с терроризмом, а значит и наказания за такие действия, может привести к распространению террористических методов борьбы ввиду их эффективности и малых затрат в вооруженных противоборствах в пределах территории одного государства.

[58] Boaz Ganor. Указ.соч. С.23

[59] На наш взгляд, используемая в данном документе формулировка, является более корректной, нежели аналогичная в УК РФ. Подробнее см. с.18

[60] Военная доктрина РФ (утв. Указом Президента РФ от 21 апреля 2000г. №706) // Собрание законодательства РФ. 2000г. №17. Ст. 1852

[61] Eide A. The New humanitarian law in non-international armed conflict., in A. Cassese (ed). Указ.соч. С. 306.

[62] Conference of Government Experts. Vol. V. Protection of Victims of Non-International Armed Conflicts. ICRC. Geneva. 1971. P. 79

[63] Dispot L. La machine a terreur. Paris. Edition Grasset. 1978. P. 57

[64] Россия и Чечня (1990-1997 годы): Документы свидетельствуют/ Всероссийское общественно-политическое движение «Духовное наследие». М. 1997г. С.188

[65] Постановление Совета Федерации ФС РФ от 8.10.96 №336-СФ «О ситуации в Чеченской Республике»// Собрание законодательства РФ. 1996г.

[66] Российская газета от 15 марта 1997.

[67] Постановление ГД от 17.11.99 № 4556-II ГД «О политической ситуации в Чеченской Республике»// Собрание законодательства РФ.1999г. №47. Ст. 5679

[68] Устинов В.В. Международный опыт борьбы с терроризмом. Стандарты и практика. М. 2003г. С. 310

[69] Дополнительный Протокол II 1977г. к Женевским конвенциям 1949г. Ст. 3// Действующее международное право: в 3 т./ Сост. Ю.М. Колосов и Э.С. Кривчикова. М.Т.2. С. 794

[70] Институт анализа и управления конфликтами и стабильностью. Российская ассоциация теории и моделирования международных отношений. Чеченский конфликт (1991-1996гг.): Оценки, анализ, пути решения (резюме). М. 1997г. С.2

[71] Политковская А. novayagazeta.ru. 2003

[72] Wilkinson P. Указ.соч. С.91

[73] Материалы Международной конференции. Россия и Совет Европы: 5 лет вместе. Требования ПАСЕ и ситуация с правами человека на территории Чечне. М. 2001г. C.3

[74] Цит. по Устинов В.В. Указ. соч. С. 159

[75] Согласно Военной доктрине РФ от 2000г., одной из задач ВС РФ и других войск является поддержание такого режима. П. «в» ч.17

[76] В.Ф. Дерюжинский. Habeas Corpus Акт и его приостановка по английскому праву. Очерк основных гарантий личной свободы в Англии и их временного ограничения. Юрьев. 1895. С. 148

[77] Кестью Н. Исследование последствий для прав человека происшедших в последнее время событий, касающихся ситуации, известной под названием осадное или чрезвычайное положение. Документ E/ CN.4/ SUB.2 /1982/15. М.: международные отношения. 1990г. C.154 -155

[78] Судебное решение от 29 ноября 1988г.// Европейский Суд по правам человека. Избранные решения: в 2т. Т.1. М. 1994г.С. 634-635

[79] Конвенция СНГо правах и основных свободах человека от26.05.95. Ст.35

[80] Материалы Дипломатической конференции по созданию МУС. МККК. 1998г. С. 13

[81] Хайд Ч. Международное право. Его понимание и применение США. Т.1. М. 1947г. С. 67

[82] Уголовный кодекс РФ. Принят 13 июня 1996 г. вступил в действие с 1 января 1997 года. М. 2002г.

[83] Уголовный кодекс РА. Принят НС РА 18.04.2003г. Вступил в силу с 1.08.2003г. ЗР-528. Ереван. 2003г.

[84] Подробнее об этом см. Главу 1

[85] Международный уголовный суд. Трибунал Рассела по расследованию военных преступлений, совершенных во Вьетнаме. Часть 1. Журнал «Индекс». №3. 1998г.

[86] Мартенс Ф.Ф. Восточная война и Брюссельская конференция. СПб.: Тип. А. Бенкс. 1904. С. 93

[87] Ференц Б. Доклад для 57-й сессии Женевской комиссии ООН по правам человека. International Criminal Court: the Legasy of Nuremberg. Geneva. 2001г. С. 232

[88] Подробнее см. Резолюцию 808 (1993) от 22.02.93г. об учреждении Международного трибунала для судебного преследования лиц, ответственных за серьезные нарушения международного гуманитарного права, совершенные на территории бывшей Югославии// ДМП. Т.1. М., 1996г. С. 744-759

[89] Выступление г-жи Олбрайт (США) на 3217 заседании Совета Безопасности. Документ ООН S/PV.3217. 15 мая 1993г. С. 15.

[90] МККК. Рабочий документ. Указ.соч. С. 20-21

[91] Корелл Х. Из выступления на Дипломатической конференции полномочных представителей под эгидой ООН по вопросу об учреждении МУС. Рим, Италия. 17 июля 1998 г. МККК. Рабочий документ. С. 51

[92] п. «f» ст. 8 Статута Международного уголовного суда: Принят Дипломатической конференцией полномочных представителей под эгидой ООН по учреждению МУС 17.07.1998г. МККК. Ереван. 2000г. С. 20-21

[93] В принципе, по действующему УК РФ это возможно на основании ст.356. но на практике данная статья в отношении участников незаконных вооруженных формирований на территории Чечни не применялась. Устинов В. В. Указ. соч. С. 525

[94] Boaz Ganor. Указ.соч. С. 11

[95] Комитет министров СЕ. Итоговое коммюнике 106-й сессии Комитета министров (10-11 мая 2000г.)

[96] Кофи Аннан. Из выступления на Дипломатической конференции полномочных представителей под эгидой ООН по вопросу об учреждении МУС. Там же. С. 12

[97] М. Беджауи. Гуманитарное право в условиях его недооценки на национальном и международном уровнях. Доклад для Независимой комиссии по международно-гуманитарным вопросам. МККК. М. 1990г. С.15